Сошлюсь на русского писателя Владимира Солоухина. Он писал в книге «Письма из Русского музея»: «Я помню, как откуда-то с Запада захлестнула Москву повальная мода на модерновую мебель. Совпало к тому же с большим жилищным строительством, то есть, значит, с переселением на новые квартиры. Пошли в ход столики на четырех раскоряченных тонюсеньких ножках, табуреточки на трех раскоряченных ножках, фанерные шкафчики, фанерные полочки, пластмассовые абажурчики и настольные лампы, глиняная посуда с облагороженным звучанием — керамика. Взбудораженные москвичи пошли выбрасывать из своих квартир красное дерево, карельскую березу, ампир, павловские гостиные, венецианское стекло и хрусталь. Не буквально выбрасывать, конечно, — в комиссионные магазины, где все это было моментально скуплено иностранцами за баснословный бесценок. Угар прошел быстро. Теперь снова какая-нибудь завалящая столовая ХІХ века стоит дороже, чем двадцать самых модерновых гарнитуров, но, увы, поздновато. Тысячи и тысячи москвичей остались при своей фанере, глине и пластмассе. Ах, это пошло, ах, это мещанство, ах, посмотрите, как на Западе. А Запад приобрел всю нашу пошлость, все наше мещанство, вывез к себе и весьма доволен».
Так же, как с ценными вещами, советские люди в 1991 году поступили с собственной страной — бездумно, бездарно, глупо...
И в нашей семье вещей не ценили. Все активно раздавалось, без сожаления выбрасывалось — тогда, когда можно было починить. А теперь я с завистью смотрю, например, на мраморную настольную лампу с зеленым абажуром, купленную еще в начале 1950-х гг., в доме Людмилы Карповой: и у нас была такая же. Где она? Как бы я хотела сейчас ее вернуть... Недаром моя младшая сестра Олеся и ее муж Сергей изредка, по возможности, покупают антикварные вещи — восполняют то, чем мы в своем легкомыслии бездумно пренебрегали. То есть действует закон жизненной полноты — возобновления там, где образовались искусственные бреши.
Оценивая квартиры наших соседей в «писательском» доме, пожалуй, наиболее высоко поставлю художественный вкус именно семьи Карповых. Всего в меру, все очень гармонично. И обязательно время от времени — снова-таки в целях воспитания детей — появлялись в их доме какие-то удивительные приобретения. Например, в начале 1960-х гг. у них в прихожей стояла огромная, в натуральный рост, собака-копилка из фаянса: каждый приходящий в квартиру норовил бросить в нее копеечки. Наполнялась она несколько лет. Было интересно опускать монетки в «собаку», а не потратить на мороженое, именно потому, что нигде никто такой большой копилки не видел. Друзья Карповых загадывали, сколько же она может вместить.
Все квартиры не лишены были уюта, так что назвать стандартными их ни в коем случае нельзя. Правда, в то время хороших обоев не было, стены в некоторых писательских квартирах покрывались колером и так называемым «накатом». Я и сейчас люблю именно такие стены. Окна занавешивались тюлем и в кухнях — простенькими ситцевыми белыми занавесочками с кружевом «ришелье» по краям. Позднее все гонялись за немецким «дедероном», появились также шторы из особой портьерной ткани с крупным рисунком. В 1970-е годы шторы стали шелковыми, в 1980-е — уже и гобеленовыми. В любом случае, даже в официальных учреждениях, с гардинами и шторами — более разнообразно, уютно, по-домашнему, по сравнению с одинаковыми — везде и всюду — жутко надоевшими с 1990-х годов жалюзи, закрывающими свет, унифицирующими все и вся.
Картины мало кто из писателей собирал целенаправленно, но нередки были подарки от друзей-художников — авторские произведения.
У большинства соседей-писателей, кроме Карповых, интерьеры очень простые. И самое интересное в них — именно картины, гравюры, фотографии, и конечно же, книжные шкафы с их наполнением. Широко известно, что самая богатая библиотека в Беларуси оказалась у Петра Глебки. Он приступил к собиранию книг еще в начале 1920-х годов, будучи чуть ли не подростком. Потому и стал академиком! В его библиотеке сохранились многие раритетные издания, например, первые книги поэтов «Маладняка». Своей страстью коллекционера и вдумчивого читателя он заразил всех соседей. Они буквально соревновались в приобретении книг. Довольно много привозили из Москвы, где покупали в «Лавке писателя». Причем Шамякин, как один из руководителей СП, ездил в Москву особенно часто. Совсем немало выходило и подписок классики. Можно было воспользоваться услугой доставки подписных изданий на дом из специализированного магазина на проспекте. Книги носила в двух клеенчатых сумках пожилая сухонькая женщина.
