Чуть позже мама обратила мое внимание на эти муравьиные ряды и сообщила, что они называются буквами. Кивая в знак согласия головой, я больше думал о прекрасных ярких картинках, нарисованных на каждой странице, полагая, что они и есть самое главное в книге, а муравьи-буквы лишь необязательное к ним дополнение. Постепенно я проникался интересом к книгам, которые мама приносила мне и рассматривала вместе со мной. Часто при этом она рассказывала какую-нибудь сказку, написанную муравьями-буквами, и я с удовольствием слушал о приключениях Колобка или Айболита. Когда я брал книгу сам и рассматривал картинки, я бубнил себе под нос историю, которую мне читала мама, и, подражая ей, водил пальчиком по муравьиным рядам букв.
Заметив мой интерес к буквам, мама принялась учить меня читать. Оказалось, что у каждого «муравья» было свое название: один назывался «А», второй «Б», третий «В» и так далее. Всего их было 33, и эта цифра мне представлялась тогда какой-то невероятно большой. Просто целый муравейник – думал я. А еще муравьи-буквы, говорила мне мама, дружат по двое, а иногда и по трое. Когда они собираются вместе, их имена складываются между собой, и получается одно общее имя: «ма», «ши» или «на». Когда же собирается много муравьев вместе, из них получается целое слово: «машина». Вот эти слова мне и нужно было научиться читать и понимать. И я с превеликим удовольствием принялся осваивать грамоту – науку обращения с муравьями-буквами.
Пока я учился читать по детским сказочным книгам, мама продолжала рассказывать мне разные интересные истории. Постепенно на смену Колобкам и Курочкам Рябам пришли супермены, отважные сыщики и пираты семи морей. Зимой у нас с мамой была такая традиция: каждый вечер мы тепло укутывались в шубы, я вытаскивал на улицу свои санки, усаживался в них, и мама катила меня по заснеженным улицам нашего квартала. Во время этих прогулок она пересказывала все книги, которые когда-либо читала сама. В те зимние вечера я узнал, кто такие Шерлок Холмс, Мисс Марпл, Джеймс Бонд, Синдбад-мореход, Барон Мюнхгаузен, Гулливер и Конан-Варвар. Сидя в санках и облизывая комок снега, я с огромнейшим интересом внимал всем этим захватывающим историям, иногда страшным и опасным, иногда смешным и нелепым, иногда серьезным и не совсем мне понятным.
Мама умела рассказывать. Наверное, поэтому ее приглашали работать актрисой в кукольный театр. Любую историю, рассказанную мамой, я словно переживал наяву. Оставаясь в санках, я мысленно перемещался в пространстве и времени, превращался в шпиона или могучего древнего воина, сражался со злыми колдунами и гонялся за самыми опасными злодеями, спасал мир от марсиан и погружался на «Наутилусе» вместе с Капитаном Немо в океанские глубины. Стоило мне только закрыть глаза и прислушаться к маминому голосу, как тут же я превращался в одного из героев ее истории. Став старше, я перечитал все книги, которые она мне рассказывала.
Сейчас я уже не помню самую первую книгу, которую прочитал самостоятельно. Наверное, это были какие-нибудь сказки или детские рассказы. Чем старше я становился, тем больше собственных книг у меня появлялось. Мы часто с мамой прогуливались по книжным магазинам, и в каждом из них я всегда находил книгу, которую желал немедленно прочитать. Мама никогда не жалела денег на книги для меня. А позже я научился покупать их сам.
Книги всегда для меня много значили. Каждая из них заставляла меня чувствовать, переживать, мечтать и воображать. Над некоторыми из них, скажу тебе по секрету, я даже плакал. Читая заданные в школе на дом рассказы и повести («Му-Му» Тургенева, «Лев и собачка» Толстого, «Каштанка» Чехова, «Песня жаворонка» Горького), я так живо представлял себе происходящее, что не мог удержаться от слез.
Годам к 13–14-ти я стал увлекаться взрослыми книгами, и мама закрывала на это глаза. У нас в доме не было запрещенных для меня книг, и я мог взять с полки любую. Однажды, роясь в книжном шкафу, я обнаружил любопытную книженцию под названием «Мемуары Казановы». О том, кого называют Казановами, к тому времени я был наслышан и жутко обрадовался своей находке. Правда, к моему разочарованию, книга эта оказалась далеко не такой, какой я себе ее представлял. Тем не менее и она местами вызвала во мне какие-то смешанные и непонятные чувства, запретные фантазии и сладкие ощущения, которые в то время периодически посещали меня, в особенности когда я думал о девочках.
