Вероятно, это один из немногих успешных и продуктивных компромиссов, которых немало было в политической жизни М. Горбачёва. К сожалению, со временем из-за властных амбиций, веры в непогрешимость своих идей и деяний он потеряет политическое чутьё, будет идти на такие компромиссы, которые приведут его к изоляции и как результат к потере власти. Но тогда, в 1988 году, находясь в зените славы, он легко освободился от А. А. Громыко, который был своеобразным балластом, отстаивающим старые позиции в партии и государстве.
А. А. Громыко тяжело переживал "измену Горбачёва", как он расценивал свою отставку и изменившееся отношение к нему. "Человек с ледяным сердцем", — сказал он мне о Горбачёве, когда в связи с резким ухудшением состояния здоровья попал в больницу. Сознаюсь, я воспринимал его высказывания как естественную в такой ситуации обиду человека и оправдывал М. Горбачёва. Жизнь и последующие события подтвердили правильность мнения Громыко, но было уже слишком поздно.
А. А. Громыко угасал на моих глазах. У него развилась большая аневризма брюшного отдела аорты, по поводу лечения которой разгорелись жаркие споры. Часть консилиума, в частности заведующий хирургическим отделением кардиоцентра Р. Акчурин, настаивала на операции, однако большинство считали, что Громыко её не перенесёт. Возобладало мнение большинства. К сожалению, вскоре у него развилось расслоение аорты с последующим разрывом. 2 июля 1989 года, через восемь месяцев после отставки, не стало А. А. Громыко, во многом определявшего внешнюю Политику Советского Союза при Хрущёве, Брежневе, Андропове и Черненко. Из жизни ушла целая эпоха советской дипломатии.
Вскоре после избрания Горбачёвы переехали в большую новую дачу в Раздорах, которую начали строить ещё при Андропове как резиденцию Генерального секретаря.
По традиции Михаил Сергеевич в майские праздники 1985 года пригласил меня "на шашлык". Семейство Горбачёвых встретило меня около дома на красивом берегу Москвы-реки. Был чудесный майский день, и Михаил Сергеевич повёл меня показывать парк. Он был в приподнятом настроении, чувствовалось, что он уже владеет ситуацией, полон энергии, желания активно работать и собирать новую команду руководителей. Именно тогда он завёл разговор о Н. А. Тихонове. Это был его основной оппонент за время пребывания в Политбюро, и их взаимная антипатия была видна "невооружённым глазом".
Николаю Александровичу было уже 80 лет. Он считал меня членом "брежневской команды", к которой сам принадлежал, поэтому у нас сложились хорошие, добрые отношения. Много раз я помогал ему, особенно после смерти жены, когда у него резко обострился атеросклероз мозговых сосудов и нередко стали возникать динамические нарушения мозгового кровообращения. Не раз врачи говорили ему и во времена Андропова, и во времена Черненко, что работа Председателем Совета Министров с колоссальной нагрузкой может ему повредить и лучше, если он сменит стиль работы. Он слушал, вроде бы соглашался, но продолжал активно работать. По-человечески я его понимал. После смерти жены у него не осталось близких родственников, и работа была единственным утешением в жизни. Надо сказать, что он пользовался авторитетом у определённой группы руководителей. Для меня всю жизнь эталоном руководителя экономикой страны был и остаётся А. Н. Косыгин. Н. А. Тихонов до этой планки не дотягивал и занял пост председателя в значительной степени из-за живучей во все времена клановости, поскольку был близок к Брежневу.
Конечно, М. Горбачёв, справедливо считая пост Председателя Совета Министров одним из ключевых в руководстве страной, хотел видеть на этой должности, во-первых, человека своего, а во-вторых, не только с новым мышлением и взглядами, но уже признанного хозяйственными руководителями различных рангов. Для этого надо было прежде всего освободиться от Н. А. Тихонова. Именно об этом и завёл разговор Михаил Сергеевич во время нашей прогулки. Зная об обострении у Н. А. Тихонова мозговой симптоматики, он попросил ещё раз поговорить с ним о переходе, учитывая возраст и болезнь, на пенсию по состоянию здоровья.
