Разумеется, подростковая преступность на улицах Лондона уже не представляет серьезной проблемы, потому что теперь у детишек есть неограниченный доступ к компьютерным играм и порнографии высокой четкости воображения. Дрочи – не хочу.
* * *
Пискля восседает за крошечным столиком, положив перед собой автомат. Я стараюсь не придавать этому слишком большое значение; во многих частях света, скажем, в Далласе или Вазиристане носить оружие так же нормально, как носить брюки. В комнате два пустых стула. Нам с Семтексом велят садиться.
Пискля достает колоду карт. Замысловато тасует, демонстрируя свои умения.
– Мы с вами сыграем в покер. Сыграем в покер на ваши жизни.
– О’кей, – говорит Семтекс.
Он и вправду готов играть, псих ненормальный. Я знаю, что он считает себя крутым игроком в покер.
Пискля чуть не падает со стула от смеха. Его парни тоже смеются, причем Недоборода ржет громче всех, компенсируя отсутствие благолепия на подбородке. Они так хохочут, что я всерьез подумываю о побеге. Похоже, сейчас самое время. Судя по их реакции, мы с Семтексом – самое смешное, что происходило в этой глуши за последнюю сотню лет.
– Какие же вы идиоты! – Пискле приходится вытирать слезы. – Как вы смеете нас оскорблять, допустив мысль, что мы играем в покер на человеческую жизнь? Харам. Харам. Вы нас оскорбили, выпив мою мочу. Вы считаете, мы заставляем гостей пить мочу?
– Мы не пили мочу.
– Вы ее пили.
– Не пили.
– Нет, пили, – настойчиво повторяет он, и уже ясно, что спорить с ним бесполезно. Теперь у него есть отличная история о придурочных иностранцах, которые пьют мочу, в то время как предупредительные хозяева предлагают им охлажденную минеральную воду с долькой лимона. – Мы гордимся своим гостеприимством. Что вы хотите поесть?
И что теперь? Он собирается насрать в ведерко?
Я говорю:
– Баба гануш. – Еще одна из моих двенадцати фраз. Одна из любимых. Почему бы не попросить баба гануш? Что я теряю?
– Мне тоже, – говорит Семтекс.
Пискля щелкает пальцами. Наверняка подсмотрел этот жест в каком-нибудь фильме. Как и следовало ожидать, Недоборода бежит выполнять поручение.
Пискля протягивает мне колоду карт.
– А теперь, – говорит он, – выбери карту. Любую карту.
Он показывает несколько простеньких карточных фокусов, которые даже я знаю, как делать. Плюс один трюк с исчезающей монеткой и еще парочку кунштюков со спичками, которых я раньше не видел. Но кому интересны спички?
Нас все-таки кормят.
* * *
Если бы не мой сын, я бы умер в Афганистане. Мы трое суток бродили по горам. За нами гнались. Это был тот классический случай, когда либо иди, либо умри. Останавливаться нельзя. Промедление смерти подобно в буквальном смысле. Я размышлял, имеет ли смысл сообщить нашим преследователям: «Я почти взял интервью у Усамы бен Ладена, когда тот еще не был таким знаменитым». Под конец первого дня я уже не сомневался, что мне не выбраться. Тогда я был крепче, моложе, стройнее, но это не значит, что мне хватило бы сил круглосуточно подниматься по отвесным склонам, с расстройством желудка, без еды и воды. Я шел и плакал, потому что был на сто процентов уверен, что просто не выдержу этот поход. Я был истощен; стер ноги в кровь. Мне хотелось лечь и умереть.
Хорошо, что я шел последним из нашей группы, и никто не видел, как я рыдаю. Будь я один, я бы сдался еще в первый день, вышел бы из игры, мол, хорошего понемножку. Но ради сына я шел вперед.
Никогда в жизни я туда не вернусь. Ни за какие деньги. Небольшая поправка: разве что за очень большие деньги. Это должен быть денежный эквивалент по меньшей мере трех больших личных яхт. Но и то ненадолго, и все это время мне будет дурно.
Мысли о Люке меня поддерживают. На полу в нашем погребе есть какая-то каменная плита. Может, она закрывает канализационную трубу? В любом случае, мне туда не пролезть. Но Семтекс тощий, как сушеная вобла. Если бы не голова, он бы протиснулся в щель под дверью. Мы часами выкапываем эту плиту, пока наши пальцы не начинают кровоточить. Наконец поднимаем ее, а под ней – ничего, только старая добрая земля.
– По крайней мере, теперь мы знаем, что сейфа Херби там нет, – говорит Семтекс. – Нам придется их грохнуть. Их там двое-трое, не больше. Я не собираюсь гнить в этой яме, как какой-то мудацкий картофель.
