Ноги зудят, им не стоится на месте, но мне любопытно, что он будет делать. Когда живешь в Лондоне, поневоле становишься тонким ценителем нищенства. Раздвинет ли Масуд границы банального попрошайничества? Сможет ли удивить? Применит ли новый подход?
– Мне хотелось бы поговорить о правах человека в Иране…
Пока он договаривал название страны, я отошел на три шага. Права человека? Это практически повсеместное явление: все ждут, что придет добрый дядя и решит их проблемы.
Нет у нас никаких прав. Если тебя так волнуют права человека в Иране, давай дуй туда, а не топчись по моим мостовым. Иранцы меня раздражают, потому что они вечно колотят себя пяткой в грудь и кричат, какая богатая у них культура. Была. В древности они шедеврально готовили баклажаны. И что с того?
Что вы дали миру за последнюю тысячу лет? Скейтборд? Хип-хоп? Слинки? Вибратор? Компьютер? Моторный полет? Антибиотики? Мобильный телефон? Реалити-шоу? Фрисби? Оперу? Электрогитару? Спутниковую навигацию? Застежку-липучку? Иранцы только и делают, что продают нефть и икру. Единственные иранцы, к кому я питаю симпатию, – это Отан и Юсуф. Отан не хотел никем править и не хотел никому подчиняться; к этому в итоге приходит любой зрелый муж, но в самом начале ты восстаешь против мира. Ты вызываешь его на бой. Тебе хочется покорить мир. Хочется править миром. А Юсуф держал замечательное кафе в Примроуз Хилл, с потрясающими баклажанами, и ненавидел своих соотечественников.
– Я мог бы соврать, будто я не иранец, – говорил он, – но больше всего я ненавижу в иранцах их лживость.
И что самое забавное: все эти нищие, сборщики разнообразных пожертвований и прочих надоедалы, пристающие к тебе на улице, злятся, если ты посылаешь их на хрен. Я сам с таким не раз сталкивался. Они тебя отвлекают, мешают пройти, ты им вежливо говоришь «нет», но они не отстают, а потом обижаются, когда ты убедительно обозначаешь свою позицию крепким словцом.
У статуи Кобдена с удивлением вижу Семтекса, который устанавливает оборудование. Но и он при виде меня удивился не меньше.
– Я думал, я буду работать с каким-то Дэвидом Смитом, – говорю я.
– Это я, дружище, – говорит он. – Я изменил имя. Официально. По всем документам. Так что никто не обвинит меня в обмане. Мне сказали, я буду работать с Эдисоном.
– Ну, до сегодняшнего утра так и было, но он получил более выгодное предложение. А почему Дэвид Смит? Нельзя было придумать что-то пооригинальнее?
– Ни в коем разе, – отвечает Семтекс. – Как проверишь биографию Дэвида Смита? Я теперь – человек-невидимка. Кстати, как я уже говорил, я ни слова тебе не скажу о… ну… о пожаре. Это было бы несправедливо. Так что я буду молчать. О пожаре. Но по поводу всего остального я буду глумиться по полной программе, потому что ничего другого ты не заслужил, и тут такое обширное поле для деятельности… – Семтекс делает паузу, размышляя, как еще можно меня уязвить. – А что ж тебя сразу не взяли на эту съемку? Это уж точно не гонки на колесницах из «Бен-Гура». Я оскорблен в лучших чувствах.
– А что же ты не искалечишь Джо’на, раз он тебя унижает, давая работу?
Не первый год я пытаюсь добиться, чтобы Семтекс сорвался на Джо’на, но, как известно, наши желания никогда не сбываются.
Семтекс продолжает бубнить, жизнерадостный, как гробовщик, но я даже не слушаю, что он бубнит. Мне все равно. Какой смысл сердиться, если всем наплевать?
Прибывает ведущий. У меня уже выработалась привычка: знакомясь с кем-то впервые, прикидываю про себя, как именно и когда он меня разочарует или подставит. Сразу ясно, что профессор Хедли меня не разочарует, потому что презумпция невиновности в данном случае вообще не действует. Я не знаю, что происходит в наших университетах, но мне встречались более импозантные стажеры-сантехники. С виду Хедли – вылитый педофил с бегающими глазками и суетливыми манерами человека, который знает, что занимает чужое место.
Почему Джо’н выбрал его ведущим? Какое влияние он имеет? Какую чушь, поразившую бедное воображение Джо’на, нес профессор на званом обеде, или где они там познакомились? Может, он просто дал Джо’ну денег, чтобы попасть в телевизор? Мне все равно. С возрастом понимаешь, почему совершается столько чудовищных злодеяний, и почему иногда нужно просто выполнять приказы.
