На телевидении все непросто, но этот проект со статуями словно проклят. Я возвращаюсь домой – тут пешком десять минут, – и сажусь ждать, когда агентство Полу-Семтекса раздобудет мне нового оператора.
Люк показывает мне свой новый рисунок. Как всякий отец, я пристрастен, но рисунок и вправду блестящий. Даже не знаю, от кого сын унаследовал талант к рисованию. Жена говорит, у нее была тетя-художница, даже не тетя, а двоюродная бабка, но никаких доказательств не предоставляет. Лично я не смог бы нарисовать даже более-менее убедительный хуй на стене. Люк рисует, как Рембрандт, а ему только десять. Проблема в том, что Рембрандт уже был.
У Люка потрясающие рисунки. Когда мы их показываем посторонним, никто не верит, что он сам это нарисовал. О нем можно было бы снять целую передачу, но я не хочу, чтобы телик касался кого-то из членов моей семьи. У нас есть огромный альбом по истории искусства – тяжеленный, размером с небольшой чемодан, – каким-то чудом сохранившийся после всех наших горестей и невзгод, и Люк копирует оттуда картины. В основном пытки и казни, но такова европейская культура. Сплошные распятия и мученичество святого Валентина. Хотя Люк возмущается, что распятия выглядят неправдоподобно.
– Гвозди так не удержатся, – говорит он.
Надо, наверное, куда-нибудь его сводить. Сам я начал ходить в Британский музей в одиннадцать лет. Просил у отца средства на субботние посещения музея, и волшебное слово «музей» действовало безотказно. Я просаживал эти деньги в игровых автоматах на Олд-Комптон-стрит, но пару раз честно сходил в музей. Когда мне приспичивало в туалет. Сейчас все по-другому. Волны туристов. Цунами туристов сметают все на своем пути. Раньше было спокойнее.
Таково незавидное положение всех отцов: если все делать правильно, то никто этого не замечает, если все делать неправильно, ты превращаешься во всеобщее посмешище.
Звонят из агентства, говорят, что оператор уже на месте. Никогда раньше о нем не слышал, но сейчас не время привередничать. К счастью, ведущий еще даже не вышел из дома, а значит, не дожидается нас, закипая от ярости и чертыхаясь. Однако уже далеко за полдень. Почти весь день потерян.
Пытаюсь дозвониться до нового оператора, но связь очень плохая. Это все долбоклюи из МИ-6 с их огромными спутниковыми тарелками, настроенными на перехват жесткой порнухи из Стамбула.
* * *
Приезжаю в Камден, выхожу из метро, и у бара «Конец света» ко мне цепляется какой-то мужик. Сразу видно, приезжий. Они жизнерадостные.
– Прошу прощения, сэр, – говорит он.
Смуглый, чернявый. Пузатый. Костюм. Неумелый английский.
Когда к тебе обращаются «сэр», это плохо. Вежливость на улицах Лондона в нынешние времена применяется исключительно в целях манипуляции. Чтобы выпросить у тебя деньги. Лучшее, что можно сделать в такой ситуации, пройти мимо. Не глядя. Если же обратившийся хлипок и неопасен на вид, можно послать его лесом. Для подстраховки.
Но иногда попадаются туристы или растерянные прохожие, которым нужно всего лишь спросить дорогу, и это так здорово и приятно – после стольких настойчивых просьб о деньгах, сигаретах или оральном сексе, – что ты испытываешь к этим людям искреннюю благодарность. Я останавливаюсь.
– Меня зовут Масуд, – продолжает он.
Это плохо. Очень плохо. Никто не будет называть свое имя, если он хочет просто спросить дорогу до Букингемского дворца. Масуд вполне бодр и упитан. Он что, собирается просить денег на пропитание? Меня поражает, сколько в городе нищих, одетых лучше меня, и с такими отъетыми ряхами, как мне и не снилось. Как это характеризует общество в целом, когда даже нищие не утруждаются никакими усилиями?
Ноги рвутся идти дальше, но сердце еще не совсем очерствело. Может быть, этот Масуд приехал из какой-то глухой ближневосточной провинции, где принято представляться и говорить о погоде, прежде чем задать незнакомцу вопрос.
– Я школьный учитель, – добавляет Масуд.
Все ясно. Это ограбление. В той глухомани, откуда он прибыл, учителя еще пользуются уважением. Масуд убежден, что расположит меня к себе, упомянув о своей профессии; он пробыл в Лондоне очень недолго и еще не усвоил, что в наших школах работают законченные неудачники, потенциальные преступники и недоумки.
