Он прижал меня к себе на минуту, словно дочь.
— Ступай.
Я выходила из комнаты, а он выводил пальцем на столетней пыли какой-то знак.
Я спустилась к себе и в исступлении стала ходить по покоям, механически передвигая ноги. Страх заполнил всю меня, не было места ни для молитв, ни для отеческого голоса короля. Он мог обмануть меня, он мог. Война здесь не при чем. Дракона нельзя убить, я слышала это. Тот, кто убивает дракона, сам становится драконом. Мой муж, два года назад, может быть, он также стоял перед королем в той же башне и был уверен, что сможет убить чудовище. Я помню то утро, с пустой постелью, с опустевшим сердцем, я помню взгляд короля, сквозь меня и в сторону: он спас королевство, но он не вернется. И этот единственный вопль: «Где он?! Пусть он мертв, но дайте мне оплакать его!»
Когда король сказал, что это невозможно, я перестала плакать, но внутри что-то сломалось. Меня внутреннюю не смогла разжалобить ни заупокойная служба, ни черные одежды, ни это паучье слово «вдова», ни обрушившееся одиночество. Я не плакала больше.
Больше стало молитв в пустоте комнат, в пустоте жизни. Король был милостив, словно искупал свою вину. Он отправил меня во главе посольства к моей сестре, и с тех пор я вела многие важные переговоры, объездила все земли вокруг и везде, в этих чужих странах и городах, я искала знакомое лицо, среди тысячи голосов я хотела услышать родной голос, но все было напрасно. Я допытывалась у рыцарей, в какой поход ушел мой муж, но они не знали и только отводили глаза, чувствуя вину за то, что они живы, а их товарищ погиб в неизвестности. Я мучила Бальтасара, но он, знающий, был непреклонен и лишь говорил: «Молись!» Я спрашивала себя: «Почему, почему я, чувствующая приближение беды, тогда была слепа и глуха? Почему я внутренняя предала меня?» Не было ни одного ответа. Может, он есть сейчас?
Утро было солнечным. За окнами бродила осень в своих странных одеждах, чередующих яркость и мягкость тонов, пропускающих свет и ни капли тьмы. Моя последняя молитва. Может, мне не суждено вернуться. «Вручаю мою жизнь в Твои руки».
Младший рыцарь уже ждал меня. Он был еще совсем мальчишка, щурясь, грел свое светлое лицо на солнышке. Он ничего не знал, и если повезет, не узнает до конца дней своих. Увидев меня, он смутился, но я притворилась, что ничего не заметила. Он помог мне сесть на лошадь, а сам направился к воротам. Я помедлила. Замок вдруг показался мне прозрачным, словно стеклянным, я увидела, как рыцари спят в своих постелях, с женами или любовницами, спят беспробудно, после вчерашнего ужина и крепкого вина, и только три человека стоят там, у окон своих башен и смотрят, как я уезжаю, и одновременно делают этот вечный жест рукой: сверху вниз и слева направо.
Небо было чистым и пронзительно голубым, солнце — теплым и нежным. Мне тоже захотелось подставить ему лицо и чувствовать прикосновение этих невесомых ладоней, и радоваться жизни, и вдыхать аромат увядающей листвы, но ощущение змеиной кожи было ближе. Иногда мне казалось, что под ногами вовсе не листва, а багряно-золотая чешуя чудовища, упавшая с его крыльев в ту злосчастную ночь. Одна мысль мучила меня: как мне быть, если мой муж превратился в дракона? Как быть мне, верной и любящей женщине? Кого спасти, кого предать? Я слаба и хрупка, чтобы выиграть. Я слаба.
Шаг за шагом мы приближались к логову: вот миновали реку, вот мои любимые холмы, снова вброд через реку, сквозь дымку видны крыши домов и легкий дымок, где-то там мычат коровы. Вокруг идет обычная жизнь, но не для меня. «Почему я? Почему я должна убивать кого-то?» Захотелось заплакать, но внутри никто не отозвался. В полдень мы сделали привал у ручья. Парень уминал свой обед за обе щеки, а меня тошнило от еды. Единственное, что я смогла себе позволить — несколько глотков ледяной воды. Потом мы двинулись дальше. Я знала, что уже скоро. Я искала знаки, но не было ничего: ни знамения, ни предначертания. Я боялась только одного: что Бог оставил меня.
Я оставила оруженосца на лугу, среди зелено-желтых трав, оставила его греть лицо на солнышке, а сама пошла воевать с драконом.
