Заинтересованный литературой читатель отвернется от тайм-киллера, привычно вынуждающего следить за шаблонной рутиной калейдоскопических событий. Ему нужен иной текст. Автор которого не катился колобком от обычного начала к всегдашнему концу, а то и дело оказывался перед черной стеной, гибельно преграждающей путь. И был вынужден едва ли не каждым своим словом совершать все новые усилия в безнадежных попытках пробиться за. Конечно, он мог бы поискать лазейку, открытую кем-то до него, мог свернуть на тропу, проложенную теми, кто шел прежде. Но он не делал ничего похожего: ведь он занят литературой, а не чем-то вроде пошива брюк, которые всегда строчат по надежным лекалам.
Черная стена – непроглядная, неподатливая. Но только за ней – иные области, томимые мучительной луной. А может, и не томимые, точно не известно, ведь там еще никто не бывал.
Кто-нибудь непременно задастся вопросом – а в чем основная мысль романа? Если пожать плечами, последует второе вопрошение: да есть ли она вообще? Я должен успокоить взыскующих: есть, разумеется, есть. Но я не могу ее сформулировать. Как не сможет и сам автор, ибо эту мысль нельзя вместить в одно предложение. И в абзац нельзя, и даже в страницу. Чтобы ее выразить, автору пришлось создать целую книгу. Руководствуясь при этом – в главных ее мотивах – скорее музыкальными, нежели логическими законами.
Я совершенно не удивлюсь, если новый роман Гузели Яхиной «Дети мои» окажется за бортом всех российских премий. Потому что, во-первых, их и так немного осталось. Во-вторых, у нас не принято, за редкими исключениями, награждать одним и тем же дважды, а предыдущий уже был отмечен. И хоть второй, на мой взгляд, радикально лучше первого, сделанного не воротишь.
Так что в этом для меня не будет ничего странного.
Как не будет и в том случае, если окажется, что этой книге суждена большая судьба и широкая известность. Я даже не стану приводить аналогии, дабы не сглазить. На всякий случай.
Анна Жучкова
О трех «этажах» литературы и загадке Гузели Яхиной
Говорят, сегодня мало беллетристики. А мне кажется наоборот: премиальные списки состоят преимущественно из нее.
Мало, на самом деле, высокой прозы, которая почти не видна, пока ищет новой выразительности на стыке с литературой жанра: фэнтези, хоррором, литературой doc. Наиболее интересные процессы происходят сейчас там, на границе верхнего и нижнего «этажей».
Литературу, как известно, принято делить на «этажи». Первый – литература жанра. Она работает с приключениями сюжета (когда все заранее понятно, но любопытно, как герои выкрутятся на этот раз). Фантасты, говорил Топоров, читателя «не уважают и решения предлагают» готовые, в отличие от авторов боллитры, которые «пишут для умных людей. Уважают читателя. Не зная решения, предлагают решение метафорическое или символическое; решение суггестивное, решение будоражащее»[16]. Не будем обобщать про фантастов, здесь нам важна лишь мысль про готовые решения в литературе жанра. Требования к языку в ней несущественны: минимум – правильный русский язык, максимум – индивидуальный речевой стиль (не путать с художественным).
Второй этаж – беллетристика. Она работает с приключениями времени: исторической ситуацией, атмосферой, героями эпохи, модными художественными стилями. Беллетристике, в отличие от жанровой литературы, уже нужен хороший литературный язык. Хотя функцию он выполняет служебную.
И только третий этаж, высокая проза, работает непосредственно с языком. Приключения языка, открытие его новых эстетических измерений – ее главное дело. Достижения предыдущих этажей (сюжет, характеры и прочее) тоже важны, но не являются обязательными. Это уровень индивидуальных художественных стилей, горнило новых направлений в искусстве. Высокая проза не знает готовых решений. Общая схема, шаблон (речевой ли, сюжетный) – маркер нижних этажей литературы. «У беллетристики и классики нет общих штолен, нет общих тканей. У них разный и контекст. <…> Если классик, образно говоря, – сначала садовник, а потом архитектор храма, растущего одновременно вниз и вверх, то беллетрист и изначально, и на дальнейших этапах создания произведения арматурщик, искусный рабочий»
