И вдруг ни с того ни с сего Кассандра заявила:
— Ты мне тоже очень нравишься.
Я, честно сказать, не помню, что там дальше было. Помню, орал что-то от счастья на весь двор. Хозяина за поводок тащил, даром что после болезни. Запах только один чувствовал — Кассандры. И видел только ее. Причем не всю ее, а почему-то только ее глаза. И слышал только ее — хотя как раз это было неудивительно, потому что Кассандра вопила так, что меня местами заглушала. Орала она, правда, не от страсти, а потому что хозяйка ее тискала.
Вот этот момент я хорошо запомнил, потому что, услыхав кошкин зов о помощи, рванулся ее спасать. Хозяин, который легкомысленно пытался удержать меня на поводке, рухнул как перекушенный. Мне, естественно, стало стыдно, я бросился поднимать хозяина. Точнее, лизать его в нос и орать:
— Я ей нравлюсь, понял?! Понял?!
…Потом весь вечер мне аукались дневные прыжки и упражнения по перетягиванию поводка. Но я переносил все временные трудности бодро и стойко. Какая, к кошаку плешивому, разница!
Надо, кстати, перестать поминать кошаков по поводу и без повода — вдруг Кассандра обидится!
Кошка
C этого дня моя жизнь стала проистекать по режиму.
Ромео два-три раза в день выходил на улицу, я его ждала. Я перестала сидеть на подоконнике, чтоб не смущать его, и дать спокойно полазить по своим кустам, а потом он звал меня, я вылезала в форточку — и мы болтали обо всем на свете.
Какая у меня, оказывается, тихая жизнь! То ли дело собаки — бегают в стае, живут под мостом. Только одно я так и не смогла понять — как могут столько здоровых нормальных псов подчиняться одному вожаку.
— А если он не прав? — допытывалась я.
— Как он может быть не прав, он же вожак.
— Ну не может же он знать все!
— Может. Он же вожак.
— Ну, а если он ошибся?
— Вожак не ошибается.
— Ромео, ну ты же взрослый песик, ты же понимаешь, что никто не может всегда быть правым. Вот ты же ошибаешься иногда?
— Я — да. Так я и вожаком не был.
Удивительная твердолобость!
Но в целом меня рассказы Ромео просто завораживали. Оказывается, собаки ориентируются в мире только по запаху. Даже эмоции они не чувствуют, как мы, кошки, а нюхают. Честно говоря, я не поверила, и мы решили провести эксперимент.
— Вот смотри, идет Олька. Что ты про нее унюхаешь?
Ромео повел носом и выдал:
— У нее колбаса в сумке.
— Ну, это и я слышу, — тут я приврала, колбасу я не учуяла, — а настроение у нее какое?
— Нормальное — улыбается.
— Ну, это и я вижу. Снаружи она всегда улыбается. А внутри она какая сегодня?
— Что значит внутри? Мне ее разгрызть, что ли?
Я закатила глаза, Ромео немедленно принялся меня успокаивать.
— Ладно, ладно, не злись. Я сейчас понюхаю. Тяжело — колбаса все перебивает. Но она не боится — у страха резкий запах, она не возбуждена, она… А колбаса хорошая.
Я поняла, что пора показать класс, и сиганула вниз, прямо под ноги изумленной Ольке. Она вздрогнула, выронила пакет и схватила меня на руки.
— Ты опять! — заголосила хозяйка.
И это вместо того, чтоб сказать мне: «Здравствуй, моя кошечка!»
— Кася, ты меня до истерики доведешь, я буду окно запирать.
Олька бушевала, а я комментировала ее состояние Ромео.
— Она на самом деле не злится, она правда испугалась. А еще она голодная. А еще… Ромео, ты меня слушаешь?
— РРРР-ням?
— Ах ты гад! — завопила Олька и выпустила меня из рук, — это была моя колбаса!
Олька уперла руки в боки и стала надвигаться на Ромео, который судорожно заглатывал большой кусок колбасы. Пес пятился, улыбаясь полной пастью и безумно мотыляя хвостом. Весь его вид говорил о том, что он совершенно счастлив, но сейчас немножко занят. Вот, мол, проглочу этот кусок и с удовольствием вам представлюсь.
— А вот теперь она злится. Очень злится… — прошипела я, глядя на Ромео, который медленно пятился, виляя хвостом и облизывая довольную морду. — Что ты делаешь, дурак? Ты зачем хвостом виляешь?
— Я понравиться ей хочу.
— Кто так нравится! Морду сделай скорбную, ляг. Ляг, я сказала! Хвост прижми! И тоску в глазах, как будто не ел три дня.
Ромео неуклюже рухнул, видимо прижал больную лапу, зато в глазах, хоть на секунду, появилось тоскливое выражение. Я незаметно прижала собачий хвост, потому что он все равно непроизвольно мотылялся из стороны в сторону.
