– Нет.
В зеркале они встретились глазами. Фэнси глядела скептически:
– Дядя Тейт так и спит в другой комнате?
– Это не твое дело.
– Не мое, – зло ухмыльнулась она, – до тех пор, пока ты не спишь с Эдди.
– Звучит очень собственнически.
– Он больше ни с кем другим не спит. – Она согнулась в талии и перебросив вперед густые светлые волосы, стала расчесывать их щеткой.
– Ты в этом уверена?
– Я уверена. У него не остается больше сил.
– Расскажи мне о нем.
Фэнси перекинула волосы на один бок и лукаво посмотрела на Эйвери снизу верх.
– Я поняла. Не ревнуешь, но интересуешься.
– Возможно. О чем вы с Эдди разговариваете?
– А о чем ты говоришь с мужиками? – Она громко рассмеялась. – Кстати, не найдется у тебя немного травки?
– Нет.
– Я так и думала, – выпрямляясь и откидывая волосы назад, сказала она с отвращением. – Дядя Тейт вышел из себя, когда поймал нас за этим. Интересно, как бы он себя повел, если бы застал нас с тем ковбоем?
Эйвери побледнела и отвернулась.
– Я больше этим не занимаюсь, Фэнси.
– Правда нет? – Фэнси казалась действительно удивленной.
– Правда нет.
– Знаешь, когда ты вернулась из больницы, я думала, ты все притворяешься. Играешь, будто стала ходячей добродетелью. А сейчас я вижу, что ты действительно переменилась с той катастрофы. Что случилось? Ты боишься умереть и попасть в ад?
Эйвери перевела разговор на другое:
– Эдди, конечно, рассказывает о себе. Где он вырос? Из какой он семьи?
Фэнси, уперев руки в бока, странно взглянула на Эйвери:
– Ты так же, как и я, знаешь, где он вырос. В каком-то захудалом городишке в Панхэндле. Ты что, не помнишь, у него же не было семьи, кроме бабушки, которая умерла, еще когда дядя Тейт был в университете.
– Чем он занимался до работы с Тейтом?
Фэнси уже стала раздражаться от вопросов:
– Слушай, мы трахаемся, а не разговариваем. Я хочу сказать, что есть вещи, которые касаются только его.
– Например?
– Он терпеть не может, когда я трогаю его вещи. Однажды ночью я полезла в ящик, искала рубашку, чтобы накинуть на себя. Он так разорялся, орал «не ройся в моих вещах». Я и не стала. Я не лезу. Каждый хочет, чтобы в его дела не лезли.
– Он никогда не говорил, чем занимался после Вьетнама, до тех пор пока не вернулся в Техас?
– Единственное, о чем я его спрашивала, был ли он женат. Он сказал, что нет. Он сказал, что долго искал себя. Я спросила: «Что, потерялся?» Я сказала это в шутку, а он вдруг так странно посмотрел на меня и пробормотал что-то вроде: «Ну да, было дело».
– Что, по-твоему, он хотел этим сказать?
– Я думаю, это было после войны, – проговорила неуверенно Фэнси.
– Почему?
– Может быть, потому, что дядя Тейт спас ему жизнь после того, как их самолет разбился, и дядя Тейт тащил его на себе в джунглях, пока они не встретили лесоруба, который их подобрал. Если ты видела его голым, то запомнила шрам у него на спине. Довольно жуткий. Его, должно быть, здорово разукрасили, когда они попали в плен к вьетконговцам. Эдди умолял, чтобы дядя Тейт оставил его умирать, но дядя Тейт не бросил.
– Я думаю, он понимал, что Тейт этого не сделает! – воскликнула Эйвери.
– Ты же знаешь лозунг летчиков-истребителей: «Лучше умереть, чем потерять лицо». Эдди, вероятно, слишком близко принял это к сердцу. Дядя Тейт был героем, Эдди просто раненым. Должно быть, его это до сих пор грызет.
– Откуда ты все это знаешь, Фэнси?
– Ты что, издеваешься? Ты разве не помнишь, что дедушка часто говорил об этом?
– Конечно, но ты знаешь столько подробностей…
– Не больше, чем ты. Все, я иду в бассейн. Ты не возражаешь?
Она прошагала к двери и негостеприимно распахнула ее. Эйвери последовала за ней:
– Фэнси, если в следующий раз тебе что-нибудь понадобится, спроси у меня. – Фэнси закатила глаза, но Эйвери проигнорировала эту дерзость. Тронув девушку за плечо, она добавила: – И будь осторожна.
– С чем?
– С Эдди.
– Она велела мне быть с тобой поосторожней.
Комната в гостинице была дешевой, пыльной и сырой. Но Фэнси, жующая куриную ножку, казалось, этого не замечала. За последние несколько недель она привыкла к этому убогому убранству.
Ей хотелось бы встречаться с Эдди в более элегантной гостинице, но «Сайдвиндер инн» находилась как раз на полпути из штаба избирательной кампании на ранчо, поэтому была удобна для встреч по дороге домой. Гостиница была убежищем для всякого рода тайных любовников. Комнаты в ней сдавались по часам. Персонал был снисходительный – от безразличия, а не от отзывчивости.