Пошли разговоры о том, что комсомольцы пытаются захватить власть в стране, в партии. Но Брежнева недооценили. Леонид Ильич был внешне доброжелателен, но с особой брежневской хитростью разогнал комсомольскую команду. Окружение Шелепина разослали кого куда, большей частью послами в малозначимые, но далекие государства.
Позиции Шелепина сильно ослабли, когда его друг и соратник Владимир Семичастный в мае 1967 года потерял пост председателя КГБ. Политическая карьера Семичастного закончилась, когда ему было всего сорок три года. Другие в этом возрасте еще стоят у подножия олимпа и зачарованно смотрят вверх. Он не верил, что все кончено и назад возврата нет. Но его услали в Киев, и путь в Москву ему был закрыт.
Шелепин раздражал товарищей по партийному руководству разговорами о том, что члены политбюро оторвались от масс. Кому такое понравится? Крайне щепетильный, он не делал себе никаких поблажек. Ему сделали ремонт в квартире, он заплатил по счету. Члены политбюро обиделись: в какое положение их поставил Шелепин! Что же, и им теперь за все платить?
Брежнев перевел Александра Николаевича из ЦК в профсоюзы.
«Шелепин был человеком амбициозным, — вспоминал главный редактор газеты «Труд». — Конечно, став председателем ВЦСПС, он утратил значительную часть своего политического влияния, но все еще оставался членом политбюро. Естественно, он хотел, чтобы в его епархии все было лучше, чем в соседних. Поэтому и требования к главной профсоюзной газете выдвигал предельные. В этом были свои плюсы: когда удавалось убедить его в правоте редакции, становилось возможным публиковать острые и рискованные по советским меркам материалы».
Однако и Шелепин был не всесилен.
Министр гражданской авиации разгневался из-за критической статьи в «Труде» об «Аэрофлоте». Борис Павлович Бугаев был личным пилотом Брежнева, который, став генеральным секретарем, сделал Бугаева не только министром гражданской авиации, но и главным маршалом авиа ции, дважды Героем Социалистического Труда. Любая критика «Аэрофлота» пресекалась аппаратом ЦК…
Министр пожаловался Шелепину. Александр Николаевич сказал главному редактору о звонке Бугаева. Субботин объяснил, почему газета сочла необходимым выступить. Шелепин написал своим размашистым почерком: «Зачем тебе лезть на рожон?» Показал листок главному редактору, затем разорвал и бросил в корзину… Даже член политбюро в собственном кабинете не рисковал вслух обсуждать некоторые темы.
Вернувшись из поездки в Швецию, главный редактор написал статью. Как положено, показал Шелепину. Александр Николаевич увидел в тексте о Стокгольме слова: «Здесь легко и свободно дышится». Сказал, что шутку оценил, и фразу выкинул.
Но и в профсоюзах Шелепин Леониду Ильичу мешал. Снял его с должности, вывел из политбюро. Политическая карьера Шелепина закончилась. Все, кто дружил с Шелепиным, кто входил в его команду, кто работал под его руководством в комсомоле, попали под подозрение. Высоких должностей, во всяком случае, лишились.
Сохранились лишь те, кто перестал его узнавать. В прямом смысле этого слова. После того как Александра Николаевича сняли с высокой должности, он взял отпуск и поехал в подмосковный правительственный санаторий «Сосны». Вышел на улицу и увидел одного из старых соратников, с которым жили рядом дома и на даче, с кем дружили семьями и который был ему многим обязан.
Тот развернулся и пошел по другой аллее. На следующий день вообще уехал, хотя срок путевки еще не закончился. Зато остался на своем посту. На Шелепина эта история произвела удручающее впечатление. И они никогда больше не встречались.
Советская система показала, что если человек сопротивляется аппарату, то найдутся жернова, которые любого сотрут в порошок. К концу жизни Шелепин стал другим человеком, сильно изменился. Трудно жил последние годы, нуждался. Жалел, что, работая в КГБ, отказался от генеральского звания. Генеральская пенсия бы пригодилась, особенно когда началась безумная инфляция и рубль обесценился.
Незадолго до смерти, в 1992 году, он в последний раз поехал в родные края, в Воронеж, на семидесятилетие брата Георгия. Александр Николаевич нашел дом, в котором вырос. Хотел зайти, да новые хозяева даже на порог не пустили. Они уже забыли, кто такой Шелепин. А напомнить он не решился. Всю жизнь был застенчивым человеком, не в делах, а в личной жизни. Это даже трудно себе представить: с юности в центре внимания, в президиумах, на трибуне, в окружении множества людей — и при этом застенчивый, скромный и даже смущающийся.
