Но глаза Дины, этот взгляд… Сестре нужно своими ушами услышать обет. И Ларри обещает.
— Обещаю, — говорит он. — Не пропущу ни одного раза.
При этих словах Дина испускает вопль, душераздирающий. Если бы она могла броситься в объятия рава Роя, ища утешения, если бы у этих людей разрешалось прикасаться к тем, с кем они не состоят в браке, она сейчас рыдала бы у раввина на плече, а он гладил бы ее по голове — то есть гладил бы ее парик.
Вместо этого она говорит Рою:
— Я вам говорила. Говорила, что он так скажет. Я попыталась. Сделала, как вы велели.
Ларри отвечает, словно Дина обращалась к нему:
— Но я сказал «да». Сказал, что буду молиться. Сказал, что все сделаю.
— Но ты врешь! — кричит она, твердо упираясь ногами в пол, всем телом кренясь в сторону Ларри.
— Тише, тише, — говорит рав Рой Дине, успокаивая ее. — Давайте не будем говорить «врешь», когда мы можем предполагать благие намерения. Вы врете? — спрашивает он Ларри.
— Нет, — говорит Ларри. — Не вру.
— Видите? — говорит Дине раввин тоном, позаимствованным прямо из учебника для раввинов. — Он знает, ваш брат знает, что такое обязательство — истинное благословение. Мы все хотим для вашего отца одного и того же: чтобы он нашел лихтиг Ган Эден, воистину светлую жизнь после жизни. А чтобы он ее обрел — нам всем известно, что должно одиннадцать месяцев во имя него читать кадиш.
Ларри указывает, что это, строго говоря, им всем известно, известно с детства, и сестра только что так и сказала, примерно две секунды назад. А еще указывает, что глубоко оскорбительно даже делать вид, будто об этом нужно твердить снова и снова, разжевывать. Именно ради этого момента они завербовали Дуви Хаффмана. Потому что всякий, кто приходил с визитом соболезнования, видел, как резко, раздраженно и откровенно-сердито Ларри обходился с сестрой. И все евреи во всем городе, в том числе сам Рой, знали: каким бы дельным священнослужителем он ни был, когда этот добрый раввин проповедует не своим единомышленникам, охотно верящим ему на слово, он начисто лишен харизмы. Итак, настает очередь Дуви.
— Раввин и ваша сестра хотят сказать… — говорит Дуви, — они имеют в виду…
— Да-да, — говорит раввин. — Скажи ему, что мы имеем в виду.
В затруднении Хаффман так и эдак наклоняет голову, собираясь с мыслями:
— Есть опасения, что вы пообещаете все исполнять, а на самом деле подумаете, что нас не затронет то, что вы в действительности будете делать. Возможно, вы решите: не все ли равно? Кто, в конце концов, узнает?
Какого прекрасного переводчика выбрали себе раввин и Дина! Какого умелого толкователя намерений обрели они в лице Дуви Хаффмана. Ведь в точности так Ларри и подумал.
— Именно это опасение, — говорит Дуви, повышая голос на октаву, — вынудило вашу сестру к резкости, а раввина — к излишним пояснениям. Я не ради себя спрашиваю второй раз, а ради вашего отца. Мы пытаемся высказать предположение, удостовериться…
— В моем обещании? Которое я только что дал?
Хаффман обдумывает услышанное, а Дина стоит, скрестив руки, ярясь.
— Если вы даете обещание лишь затем, чтобы мы от вас отстали, — говорит Дуви, — то мы просим: пожалуйста, хотя бы скажите все как есть. Скажите прямо. Чтобы мы могли найти честную отправную точку для очень важного разговора.
Теперь черед Ларри призадуматься. Он размышляет неторопливо, а Рой — разве он может выдержать чье-то молчание?
— Кадиш. Всякий раз, когда вы читаете его вслух, — говорит Рой, — это влияет на положение вашего отца в Грядущем Мире. Это буквально влияет на его нешаму[14] в месте, где он, возможно, прямо в эту секунду собирает хворост для своего же костра.
Это… для Ларри это удар под дых.
— С ума посходили? Вы думаете, что мой папа сейчас собирает хворост, чтобы себя сжечь?
— Возможно, это метафора — про хворост, — творит рав Рой, воздев руки.
— А костер? — допытывается Ларри.
— Костер есть костер. — На лице Роя прямо-таки написано: «Лгать я не в силах».
— Вы все рехнулись. Все до одного. И грехи сына не переходят на отца! Все устроено совсем не так.
— В некоторых случаях переходят. Если ребенок еще не достиг возраста бар мицвы, допустим, — это был бы пример перехода с сына на отца. — Рав Рой отступает на шаг назад, прячется за Дину, когда Ларри багровеет от гнева. — Но мы говорим не об этом, — продолжает он из-за плеча Дины. — В данном случае. Здесь это не имеет негативного смысла. Это прекрасно. Это вас возвышает. И вашего отца тоже возвышает. Это возвышает даже Бога! Как говорит нам Раши…
