– Как она прекрасна!
– Просто поразительно, сколь быстро оправилась!…
– …справилась со всем…
– …со многим еще управится, попомните мое слово!…
Великую Княгиню окружили сиятельные мундиры, оттеснили в сторону. Послы едва ли знали, что малороссийский гетман прекрасно понимает по-французски – продолжали прерванный разговор:
– Слышал я, мой уважаемый лорд, что она стремится укрепить свое влияние в народе…
– …в гвардии!
– Да, но к чему? Роль свою она сыграла, наследник произведен… хе-хе, не наше дело от кого! Отстрелянная гильза, не так ли?
– Кто знает, кто знает… Ее любят больше, чем того вертуна, – недвусмысленный кивок в сторону пробегавшего Великого Князя; он было тоже восхотел присутствовать на торжественном заседании Академии, но какая-то новая фрейлина увлекла.
– Во всяком случае, у российской Государыни недостатка в наследниках нет!
– Кто ведает российский политикёс…
Серебряный колоколец позвонил, разговор оборвался. Кому-кому, а президенту Академии нельзя было опаздывать. Для него было поставлено особое кресло, в центре небольшого возвышения. Он попросил спустить пониже, туда, где сидели академики и робко жавшиеся возле них адъюнкты. Великая Княгиня вместе с послами сидела наособь, чуть бочком к кафедре. Президента одно утешало: отговорился от приветственной речи, все должно идти как обычно. Пусть Михайло Ломоносов, пусть академик Миллер, вернувшийся из Сибири с пространным описанием тех краев. Даже пиит Тредиаковский, всеми битый и мысленно, и ручно. Пущай и немец Шумахер, созданный-то для рычанья Михаилы Ломоносова. Не разнимать же их президенту. Он был больше озабочен обедом, который с его тароватой руки давала Академия. Речи? Приветствия? Стихотворные и прочие славословия? Они отзвучали как положено, ничуть не задержав парадный обед. Какая же конференция без обеда! При послах, при Великой Княгине. Слава богу, послы «политикёс» не пережевывали – президент позаботился, чтоб было что и получше сухомятины. Даже опаленный Сибирью академик Миллер о мамонтах не упоминал – охотничье жаркое, для сего дня отстреленное у старшего брата в Гостилицах, с аппетитом запивал французским вином. Француз-посол мог гордиться: в России знают толк, любимое вино Людовика славно попивают. На его родине таким вином академиков не балуют. Он мог отнести это на счет своего присутствия. Президент же посмеивался: это за обычай ведется. Не правда ли, ваше высочество?
Колкость про французского посла он сказал по-русски. Даже хорошо, что в языке страны, куда посланы, ни бельмеса не понимают. Екатерина Алексеевна смеялась, через стол отвечая косточками отменных слов. Была б Елизавета Петровна, она б подбросила и словцо своего придворного истопника – тот умел по-петровски ругаться, приучив и Государыню. Но Государыня болезненно отсиживалась в своих покоях, здесь Великая Княгиня царствовала. Несколько месяцев всего и прошло со дня родин, а расцвела, как и во сне не могло присниться. Прелестная очаровательница! Неужто она не так давно лежала распятой на грязной родильной кровати, всеми забытая и брошенная? Темная, изящная «адриена» верхней полуоткрытой подтянутостью прекрасно подчеркивала всю скрытую женскую сущность. Если президент излишне часто посматривал через стол, то английский лорд весь «политикёс» перезабыл, жаловался французскому послу, что их усадили через стол, а не рядом с Великой Княгиней, – там усердствовали неотесанные академики, под шумок выпрашивая какие-то льготы и привилегии для себя. Назло послам, она говорила по-русски:
– Но, господа академики, это не в моей власти. Власть, она у Государыни…
– Власть переменчива… – влез Михайло Ломоносов. – Не голштинцам же ее занимать!
Можно понять его гнев, тем более многие немцы-академики, как Миллер, давно обрусели. Но президенту Академии следовало в зародыше подавить русский бунт. Он встал с двумя бокалами в руках:
– Господа, у нас присутствуют посланцы… великой Англии, великой Франции – за них, господа!
И по-французски, и по-английски это повторил, но те как дети – стали делить, почему Англия на первом месте, почему Франция на втором?..
