Он вдруг широко, широким же лицом, улыбнулся:
– Будто не знаете, Екатерина Алексеевна!
– Не знаю, Кирилл Григорьевич…
Она все-таки слишком испытывала его терпение. Он припал к рукам, берущим с подноса кусок сладкого пирога; нос пропахал борозду и окрасился желтым кремом.
– Хоть облизывай вас, Кирилл Григорьевич!
– Извольте…
Она выставила было язычок, в самом деле намереваясь что-то такое сотворить, но безмерная покорность остановила – лишь пальчиком провела да свой же пальчик и полизала. Обоим стало неловко. Он утерся платком, она невпопад вспомнила:
– Я спросила сегодня профессора Ломоносова – кому он посвящает столь любезные вирши. Смутился… Не забыли?
– Да, старый ловелас!
О чужих делах ему было легче говорить. В стихах он не очень-то разбирался, чужими словами было проще риторить.
Мне петь было о Трое,
О Кадме мне бы петь,
Да гусли мне в покое
Любовь велят звенеть.
Я гусли со струнами
Вчера переменил…
Екатерина Алексеевна перчаткой зажала ему рот:
– Молчите! Зачем же менять?..
Может, он и ответил бы что-нибудь, да цокот копыт помешал. Ага, сокроешься тут от глаз гвардейских!…
Спрыгнувший на землю камер-юнкер Дараган лихо отрапортовал:
– Министр двора приказал найти вас и…
– …арестовать, что ли? – грустно посмеялась Екатерина Алексеевна.
– …и быть при вас неотлучно!
Гетману оставалось похвалить бойкого родича:
– Молодец, камер-юнкер. Неотлучным и будь. Но как же с лошадьми по воде?..
За Дараганом еще пятеро в седлах. При дворе Великую Княгиню не жалуют, а потерять боятся.
– Трудно быть Великой Княгиней, – подавая ей руку, чтоб взойти на катер, вздохнул он.
– Трудно быть и гетманом?.. – Она глянула внимательно.
Катер весельными крылами взлетел на невскую невысокую волну. Распашные весла в сильных руках шумно бороздили воду. За кормой реет гетманский белый штандарт; скрещенные сабли на нем, кажется, позванивают в такт весел. А все ж грустно, печально даже…
Чего не хватает?!
Гуслей!
Я гусли со струнами
Вчера переменил…
Слуга трех господ? Да нет, первым господином, а точнее госпожой, была все та же Украина. Стоило ему отлучиться в Москву иль Петербург, как там начинались непонятные кляузы. Подвохи. Подкопы. Вот велено было от Сената – само собой, и с благословения Государыни, – отправить две тысячи казаков для построения крепости Святой Елизаветы. А какие из казаков строители? Ихнее дело саблями Махать – не лопатами же. Схитрил маленько гетман, дал спуску своим старшинам: ладно уж, отправляйте самых ледащих, которые ни к чему другому не пригодны. Отправили, в степь голую, под бок татарской орде. Дальше?.. Два года не могут выбрать место, где строить крепость; полковник Хорват, бросив своих сербов, где-то в Петербурге околачивается. А хоть и казаков, хоть и тех же сербов – кормить-то надо? Вот тебе и индуктный сбор, который у гетмана чуть не отхапали! Благо, что с помощью старшего брата устоял. Зиму продержались, лето на траве зеленой, а как в следующую зиму идти? Новых налогов неоткуда было взять. Бедного хохла щипал всяк кому не лень. Опять помчал взмыленных коней к ногам Елизаветы Петровны. Припал со всей прилежностью. Почти что по-сыновьи:
– Матушка Государыня! Мои хохлы – твои ли детки?
За кофеем дело было, удивилась напасти:
– Что с тобой, граф Кирила?
– Не со мной. Государыня, с твоими детками, которые шлют свои просьбы со слезьми напополам. Известно ли вашему величеству, сколько налогов одновременно сваливается на каждую душу?
– Да откуда мне знать, граф Кирила? Мое ли то дело?
– Дело мое, ваше величество, но для вящей пользы я напомню все-таки. Великороссы освобождены от внутренних пошлин, а у нас с каждого чиха… пардон, пардон… деньгу дерут. Еще со времен гетмана Самойловича, под видом войсковых надобностей, завели разные сборы-поборы. Не поверите, моя Государыня, есть покухонный сбор, с каждой кухни то есть. Вдобавок «схатный сбор», с каждой хаты опять же – будто кухня может быть без хаты, а хата без кухни! «Поковшовый», Государыня! Неважно, горилки или там квасу вы выпили. «Попчелиный», будто кто считал тех пчел! «Бахчовый», с арбузика каждого. «Огуречный». «По-рыбный…», если даже ты в степи лягушку поймал… «Потельный», с теленочка, еще не родившегося, ибо если не заплатишь, так теленочку и родиться будет нельзя…
