«Полковников Малороссийских гетману собою без указу впредь производить запретить!»
Еще во время путешествия гетмана по своей Малороссийской «Подимперии», как ее называла Елизавета Петровна, – поди пойми царские шуточки! – попалось ему в руки пасквильное письмо, да ведь он два месяца в разъездах пребывал, когда заниматься. Теплов уже по возвращении под руку толкнул: пора! Следуя наказу, он составил рапорт на имя Государыни. Письмо было из Полтавского полка полковника Горленки, да не сам же он такую кляузу сочинил. Гетман не так давно ревизовал Полтаву, принимали его преславно – откуда такая злость? Утверждалось, что избрание его учинилось узким кругом людей, а народ малороссийский не участвовал. Да как же он мог вместиться не только в церковь Святого Николы, но и в целый город Глухов, тож невеликий? Из предосторожности, из чего ли другого, Горленко не задержал подателя письма. Лишь приписку для гетмана сделал:
«Принявши я вышеупомянутое письмо, распечатал сам и в нем нашел пакет белый, такоже запечатанный…»
Пришлось и гетману, отсылая к Государыне, свою приписку делать:
«Во втором пакете оказия! Скверная бумажка, фальшивою рукою написанная. Открытая брань, поносные и язвительные слова матери нашей, брату моему графу Алексею Григорьевичу и мне собственно. От дерзновенного некоего злодея… жида, кажуть…»
Автора, конечно, не нашли, хотя по распоряжению канцлера была назначена целая комиссия. Ищи ветра в поле, во степи то есть! Время-то самое неподходящее, возмутительное. Казачки стали разбивать еврейские шинки, а самих хозяев кого в лодку да вниз по Сейму, Десне ли, а то и по Днепру, на съедение татарам; больше того, по оврагам прибрежным бренные тела разбрасывали. Конечно, в Петербурге никто не хотел защищать малороссийских жидов, но гетману-то почему не подсыпать сольцы под мягкое место?
Ага! Вот и открытый донос от жида, назвавшегося Аароном Якубовым. Сме-елый оказался! Мол, некоторые сотники торгуют под именем гетмана, с его же уряду, заповедными товарами, как то лесом, горилкой и быками. Через Польшу да Кенигсберг шлют, а денежки кому?.. Немалые деньги, да и личность немала, ратуйте нас и всю Малороссию!
Опять под руководством канцлера Бестужева шло долгое и тягомотное разбирательство. Гетмана вроде бы не беспокоили, но ведь сотники-то под чьим началом?.. Вот-вот!
Жида то ли повесили, то ливни по Днепру спустили, а Государыня, которой надоело все это… повелела добавить на гетманский уряд пятьдесят тысяч рублей ежегодных. То ли жидов оголодалых подкормить, то ли сербов беглых, то ли глотки кляузникам позатыкать. Царское ли дело – таким глупством заниматься? В доказательство чего и поскакал в Глухов нарочным вице-капрал лейб-кампании придворной сотни Василий Суворов, сынка которого Александра Васильева Елизавета самолично крестила, – пожалованный орден Св. апостола Андрея Первозванного, с лентой же наплечной, в драгоценной шкатулке вез доверенный капрал, армейским чином так капитан. Как раз перед злополучным восхождением гетмана на бастионы Черниговской крепости, когда ленту-то и сорвало с плеча. Опять же Божье дело – вихрь, а он с грязноватой пылью и до Петербурга допылил.
Но старший брат к тому времени, видать, покончил с венгерским, через капрала же и пришло приглашение:
«А как управитесь с делами поспешными, извольте, гетман, свою Государыню навестить…»
Он был рад проветриться от малороссийской пыли, обрадовалась было и Екатерина Ивановна… но как же, опять ведь «чижолая»?!
Он нежно огладил ее такой родной, детородный животик и успокоил тем, что пообещал: раньше чем через полмесяца ему не собраться. В Батурин опять надо. Задумано там, в потомственной казацкой столице, строить трехэтажный каменный дворец, соответствующий их положению, а можно ли без догляда?
– Не можно, – с облегченным вздохом согласилась Екатерина Ивановна.
Все-таки Батурин – не Петербург. Долго вальяжный муженек не задержится. Там и домов-то порядочных нет, чтоб гетману прилично было. Ну, ночку-другую как-нибудь перекоротает, и опять к жене под бочок. «Чижолость» – то пока не опасная, на третьем месяце всего. Пожалуй, удастся уговорить и для поездки в Петербург. Не растрясет, поди!
