— Говоришь попёрли из ям?
— Ага, — пацан шмыгнул носом. — Дед говорил, сначала в лесу шастало что—то не наше, чуял что какая—то иноземная хмарь, точнее зло чужеземного бога. Оно то как раз само пришло. И зла в нём будто бы больше, чем в нашем Чернобоге. Побродило промеж болот, да в землю зарылось. А уж когда земля в том месте лопнула, тогда и закишело их, как червей в дохлой собаке. Чуть позже и другая гадина забрела, а как логовом обзавелась, там тоже загуртовалось. Поначалу всё пешими таскались, потом одни себе и коней из под земли натягали.
Мальчишка кивнул на Шайтана. Тот виновато моргнул белыми ресницами и дружелюбно завертел куцым хвостом.
— Вот тогда мы с Дедом и стали людей уговаривать, да всё зря…
Сотник с Микишкой молчали, обдумывая сказанное. Парнишка ещё несколько раз задрёмывал, но постоянно вздрагивал, дёргая к себе дедовский посох. Едва солнце стало терять дневной жар, съехали с дороги и, подбирая место для ночёвки, некоторое время продирались по густолесью. Остановились на небольшом пятачке, прижатом к топям густым путанным кустарником. Пока Алтын с мальчонкой рассёдлывали коней, дружинник обошёл стоянку. Внимательно вглядывался в прогалы между стволами. Наконец, более или менее успокоенный, вернулся к спутникам. Оба оставили занимающийся костерок, обернулись к Извеку.
— Надо думать место доброе. С болот не подойдут. Переть через буераки ночью — тоже радости мало. Думаю, переночуем.
Микишка согласно кивнул, а мальчишка снова отвернулся к костру. Усаживаясь на Шайтановом седле поудобней, тихо пробурчал себе под нос:
— Нету тут добрых мест.
Мужчины усмехнулись, но перечить не стали. Извек достал съестное, наполнил плошки вином, сам хлебнул из фляги. Ополченец с мальцом жадно набросились на еду, с удивлением взирая на дружинника, что остался стоять, не притрагиваясь к пище.
— А ты что, сыт? — поинтересовался Микишка с набитым ртом.
— Да я её уже пять дней ем. — скушно проговорил Сотник. — В зубах навязла, вместе с печеньем. Чем—нибудь другим бы порадоваться…
— Ммм, — протянул Алтын понятливо и подмигнул мальчишке. — Это дело поправимо. Вон на краю болота поохоться, свежей дичи добудешь. Она тут крупная, удивишься. Только смотри, чтобы не квакнула, не то распугаешь всю.
Малец поперхнулся, кашлянул, затряс головой. Микишка услужливо бухнул ладонью по спине, едва не сшибив его с седла.
— И то дело! — как ни в чём ни бывало согласился дружинник. — Для настоящего воина, да в походе, да с голодухи, да на безрыбье…
— И безмясье! — вставил Алтын.
— Вот и я говорю, — кивнул Сотник. — Всё полезно, что в рот пролезло.
Достав засапожник,[55] он в самом деле направился к воде. Под взглядами остолбеневших спутников, срезал по дороге длинный прут и, заострив с узкого конца, двинулся вдоль зыбкого берега. Пацан с Микишкой переглянулись. Жевать стали медленно, будто бы прежний голод спешно отступил. Ужин закончили быстро. Запив утятину вином, покосились на печенье, но есть не стали. Отдали по несколько штук жеребцам и кинули оставшееся в суму.
Вечер быстро утверждался в правах. С деревьев плавно стекали сумерки и, сгущаясь возле земли, превращали воздух в серую неподвижную дымку. Фигура Извека начинала скрадываться подступающей темнотой, но он уже сидел у воды и, судя по всему, охоту уже закончил. Когда кусты слились в сплошную тёмную массу, послышались уверенные шаги. Лицо дружинника сияло, как у ловчего, надевшего на рогатину помесь лося и медведя. В одной руке, словно кукан с рыбой, мотался прут с насаженными лягушачьими ляжками. Другая рука вытирала мокрый после потрошения нож. Не обращая внимания на вытянувшиеся лица, охотник присел у огня и, присыпав белое мясо золой, повесил прут над углями. Опустившись на землю, опёрся на седло и, с чувством выполненного долга, приложился к питью.
— И ты это будешь кушать? — осторожно поинтересовался Алтын.
Сотник утёр ладонью губы и довольно крякнул, глядя на прогревающийся вертелок.
— Причём с удовольствием, и не малым!
Микишка отвёл глаза в сторону. На добычу старался не смотреть, однако, когда от костра потянуло жаренным, украдкой зыркнул. Лапки уже задорно шкворчали, обретая жёлтую корочку и щекоча ноздри заманчивым ароматом. Мальчонка тоже поглядывал, как дружинник терпеливо поворачивает прут с пухленькими окорочками. Когда мясо было снято с огня, Микишка хмыкнул.
