— Ага, давай поглядим, — согласился ополченец…
…Утро, как по заказу, затопило землю зыбким туманом. Микишка ёжился и, пока Извек седлал коня, успел побродить вдоль границы Проплешин, прислушиваясь всё ли спокойно. Вернулся довольный. Жуя печенье, махнул рукой.
— Всё в лучшем виде. Из проплешин ни звука. От наших тоже. Скорее всего ещё спят. Можно выдвигаться.
Запив завтрак, двинулись в путь. Вдвоём помогли Ворону преодолеть осыпающийся склон, и молча зашагали вдоль колючего кустарника переплетающего древесные стволы. Как и обещал Микишка, скоро заросли прервались, открывая большой прогал с хорошо наезженной дорогой. В десяти шагах от него, туман быстро редел, будто боялся заползать далеко в гиблые места.
— Вот и добрались! — весело подмигнул Алтын. — Вернее забрались. Осталось теперь пробраться и выбраться.
Сотник не разделял его радости. По поведению коня чувствовал, что место Ворону не нравится и он с огромным удовольствием ломанулся бы куда подальше, только бы не в этот тихий, застывший лесок. Подобрав уздечку покороче, Извек двинулся пешком. И коню спокойней, и Алтыну голову не задирать. Микишка, обрадованный такой расстановкой, бодро зашагал вперёд, поглядывая по сторонам и донимая расспросами про киев, дружинников и княжьи пиры. Сотник неохотно отвечал всё больше слушая, не хрустнет ли где—нибудь ветка, не мелькнёт ли подозрительная тень. Постепенно разговорчивость ополченца заглушила чувство опасности, да и Ворон двигался спокойней, реже сопел в ухо и тыкался мордой в плечо. Заметив впереди просветы, собрался было уже сесть в седло, как Микишка вдруг умолк, деловито потянул носом, и оглянувшись на дружинника, многообещающе кивнул.
— Где—то недалече по—моему колобродит кто—то. Может скоро и увидим.
Дорога вильнула в сторону и деревья неожиданно расступились. Обойдя богатырский орешник, выступили на край длинной поляны. Ворон стал вбитым колом, едва не выдернув повод. Микишка тоже врос в землю. Упёр руки в бока, смотрел вдоль дороги, не оборачиваясь тихо проговорил:
— Вот и они.
Он посторонился давая дружиннику обзор. Извек присвистнул, почувствовал как по спине промчалась ватажка мурашек. Покрепче сжал уздечку и, понизив голос, медленно проговорил:
— Ты глянь, какая нежить в ваших краях ошивается. Я таких не то, чтобы не видывал, а не слыхивал отродясь. Ни одной знакомой морды, ни упыря с чугайстырем, ни анчутки с мережей,[49] ни болотника завалящего. Не иначе, чужие в ваши края пожаловали.
— Знамо дело, чужие! Какие ж еще! — подтвердил Микишка. — Со своими забот не было. Жил поживали себе спокойно, никому не мешали. А эти лезут из Проплешин, как грибы из—под осины…
Впереди, где дорога, миновав поляну, опять уходила в чащу, толпилось десятка три кожистых созданий с рогами разной величины. Стоя в тени деревьев, твари настороженно оглядывались и двигали носами по ветру. На свету поблескивали мокрые свиные рыла, рыльца и кабаньи морды.
Кое—кто, замечая людей, тыкал в их сторону кривыми когтистыми пальцами. Однако на дороге показалась другая компания и про путников тут же забыли.
Вновь прибывшие уступали количеством, но, в отличие от рогатых, все как один были верхом. При меньшем уродстве в телах, вид имели тоже неприятный. Ветерок донес затхлый запах. Ворон храпнул и попятился. Извек цыкнул на него, чтоб стоял и продолжал рассматривать всадников.
Голые по пояс тела казались грязными и лоснящимися от тухлого сала. На лысых головах топорщились у кого — четыре уха, у кого — три. Над приплюснутыми носами недобро сверкали узкие щелочки глаз. Мясистые плечи покрывали клочки свалявшейся шерсти. На локте каждого висел маленький выпуклый щит с шипом в центре. Ладони сжимали кривые тяжелые мечи. Во главе отряда, на самом крупном конеподобном существе восседал необъятный толстяк с коротким жезлом в пухлых ручищах.
На конце жезла рассыпал голубые искры светящийся шар.
Поморщившись от вони, Микишка потянулся за шестопером, но над ухом прогудел голос Сотника.
— Погодь, паря! Это веселье не про нас. Видишь, у них своя беседа назревает. Нам туда соваться не след. Ты гляди, чё делают!..
