Мало — помалу заговорили. Микишка с Дарькой потихоньку ворковали в уголочке. Велигой, старательно отводя глаза от Лельки, расспрашивал Извека о Радмане. Ревяк рассеянно щипал белорыбицу, витал мыслями в облаках. Радивой с Мокшей степенно отхлёбывали из кружек, чмокали губами, расцведывая мёд. Эрзя, с пучком лука в руке, сочувственно слушал Лёшку.
— Эх, всё бы гоже, — вздыхал Попович. — Ежели бы не к батьке в дом возвращаться. Опять сплошные кадила, молитвы, благочестивые беседы, святые отцы… Тошно.
Эрзя понимающе кивнул.
— Встречали мы одного такого отца. Холмогором кличут. Отшельником, в катакомбах обретается. Всё о душах людских печётся. С ним иудейка отшельничествует, Натали. Та, видать, о его духе заботится.
— Не знаю уж, какой дух у Холмогора, — хохотнул Мокша, обмахивая усы. — Но в катакомбе дух стоит препоганейший, ни ветром продуть, ни топором прокинуть. Хотя, не мудрено! Трудно ему: несёт священные законы, дабы рабы божьи свет увидали, и жили правильно.
— Законы говоришь? — Эрзя фыркнул. — Так все ж законы уже писаны. Оглянись! Жилками по листве, птицами по небу, ручьями по земле. И освещены давно. Огнём Ярилы, Молниями Перуна, кострами Рода. Чё ж нам, их переделывать? Мы — вои! Нам ли быть божьими рабами…
Алтын посмотрел на Дарьку, обронил в полголоса:
— О, как сказано!
Внучка волхва повела плечом, мол, и так всё ясно. Подавшись к Микишкиному уху, прошептала:
— Тебе бы деда моего послушать, вот тот говорил…
— Расскажешь?
— Потом! — улыбнулась Дарька. — А пока дядек послушаем.
Разговоры за столом продолжались. Мокша глянул по кружкам, чтобы ни у кого не пустовало и, сменив тему, пустился заливать свежую байку. Над столом грохотали раскаты хохота, лица порозовели. Только в серых глазах Извека то и дело проскальзывала печаль. Казалось бы, радуйся да и только: жив, здоров, все беды позади и та, о которой кручинился, сидит рядом. Но, в тёплом и кругу друзей, Сотник всё острей чувствовал нехватку Рагдая. Душу давило щемящее чувство вины за то, что все они вместе, веселы, счастливы…
Ладошка русалки коснулась его руки. Извек вздрогнул. На встревоженный взгляд синих глаз, рассеянно улыбнулся, погладил точёные пальчики. Чтобы не волновать ни её, ни друзей сделал беззаботное лицо, обернулся к рассказчику.
Первый порожний бочонок глухо откатился в угол. Веселье вошло в русло нужной ширины, и настала та пора, когда следовало браться за угощение всерьёз. Разрумяненный рассказом, Мокша прервал очередную байку и, с кружкой в руке, чинно взгромоздился на ноги.
— Ну, други, давайте выпьем за всё, благодаря чему, мы, несмотря ни на что…
За окном протопотали быстрые шаги, в сенях грохнула дверь и в горницу ввалился задохнувшийся от бега Микулка. Увидав в руках друзей обнажённые клинки, растопырил ладони и затряс головой, чтобы спрятали.
— Что там у тебя стряслось! — взвыл Мокша. — Или боялся, что харча не хватит?
Микулка сморщился. С трудом переводя дух, закашлялся, опустился на лавку.
— У Ясны на дворе… рёв стоит! Мамка с бабкой воем воют… батька чернее тучи по двору бродит… Беда у них, гои…
Кружки, расплёскивая содержимое грохнули по столу, все вскочили на ноги. Хмель мгновенно слетел с лиц.
— Братья сказывали, — с трудом продолжал Микулка. — Что нынче с реки не вернулась. Бегали туда… на обрыве нет. Видать, решила с горя…
В доме будто бы стало темней. Бывалые, лютые воины замерли в растерянности, как дети, ибо никакой силой не превозмочь простую горькую весть. Могучие плечи поникли, тяжёлые взоры буравили пол, на лицах перекатывались желваки.
Лелька схватила Извека за рукав.
— Если в реке, отыщу.
Сотник непонимающе взглянул в её взволнованные глаза. Наконец сообразил, о чём речь, молча кивнул и, ухватив русалку за руку, бросился из избы. Следом загрохотали сапоги друзей. Коновязь вмиг опустела и вдоль улицы, распугивая суетливых кур, понеслась вереница мрачных всадников. Народ с открытыми ртами останавливался, замечая рогатого коня и двух девиц, прильнувших к спинам седоков. Пролетев мимо городских ворот, не сбавляя ходу, свернули на большак. Не доезжая до места, двинули по стерне к обрыву. Напряжённые взгляды тщетно царапали жухлую полевую зелень. Осадив коней, покружили возле утоптанного пятнышка травы, спешились и, не рискуя подходить к непрочному краю обрыва, переглянулись. Лелька приблизилась к внучке волхва, шепнула несколько слов, побежала в сторону, где берег был положе. Дружинники двинули следом, но жест Дарьки остановил.
