Извек - страница 137

Бутян вытаращил глаза и, едва не руками, захлопнул упавшую на грудь челюсть. Задрав брови домиком, поморгал глазами.

— Эт куда ж тебя, почтенный Извек, встрющило?

Сотник угрюмо посмотрел в глаза атаману, вздохнул, промолчал.

— Да по русалке он сохнет, — снисходительно пояснил Кощей. — По простой русалке. Только зря всё это. Дело гиблое.

— Не по простой, — проронил Сотник потерянно.

Кощей поморщился, но увидев угрожающий взгляд Бутяна, опустил глаза, пробормотал невнятно.

— Конечно не простая. Они все необыкновенные, когда в наши сердца западают.

Извек отодвинул от Бессмертного Бутянову ручищу, заглянул Кощею в глаза.

— Так значит и про то, что она меня забыть не может, тоже… пустое.

— Да это уж я так, для пущей уверенности приврал, дабы покрепче зацепить. Надо же было позаботиться, чтобы ты расстарался… Но ты не кручинься, я отблагодарю! Хочешь самым богатым во всём свете станешь, а хочешь великим владыкой сделаю. Могу всё золото отдать, каменья самоцветные…

— Да забей ты это золото себе в дупу… И каменьями присыпь! — не выдержал Бутян. Обернувшись к Сотнику, хлопнул по плечу. — Слушай, друже, а давай всё таки изничтожим этого мудреца! То—то славно будет!

— К чему? — Извек тяжело вздохнул. — Без крайней надобности такое чудо света губить? Не, не стоит…

— Без надобности! — подскочил атаман. — Он же тебя самого извести хотел! Хоть и моими руками, но ведь хотел!

— Так ведь не смог, — пожал плечами Сотник. — Хотя, лучше бы извёл.

— Ну уж не рубись ты так! Всё ещё у нас в жизни затопорщится! — попытался утешить Бутян. — Ну хотя бы мечик себе забери, чай, Кладенцы на дорогах не валяются!

Извек оглянулся на чудесное оружие, покачал головой.

— У воя всё должно быть по чести, а с этой бирюлькой и бестолковый в герои вылезет. Нет уж, пусть тут остаётся. Тем паче, слышал я, что кладенцов этих немеряно. Токмо раскиданы по свету кто где.

— Не так уж и немеряно, — буркнул Кошей. — Всего—то четыре штуки осталось. Один у Перуна, другой под Алатырь—камнем, третий в кургане Ататорка. Четвёртый вот он — мой!

— Мо—ой! — передразнил атаман. — Тебе то он к чему! Сидишь тут, над златом чахнешь… Вот и сиди, пока мои хлопцы не приедут. А как приедут, придётся поделиться по честному. Нет! Не по честному, а по справедливости. Ещё и за погибших заплатишь, причём втрое! А потом будешь придумывать, как дружиннику помочь. Не придумаешь — зажарим тебя на вертеле, сожрём по кусочкам, да загадим тобой окрестности. Поглядим потом, как ты из помёта оживать будешь.

Бутян деловито глянул на переломанные пальцы Кощея, убедился, что для сотворения заклятий ещё не выправились, и удовлетворённо потянулся за кубком. Поникший Сотник уже не слышал происходящего. Лицо потемнело, глаза глядели в пустоту. На хлопок по плечу Бутяновой длани, лишь поднял невидящие глаза, медленно, как во сне проговорил:

— Поеду я. Надо в Киев ворочаться, нагулялся уже.

Бутян хотел было что—то сказать, но увидав глаза Сотника, только молча кивнул. Провожая взглядом бредущего к выходу дружинника, крикнул вслед:

— Бывай, Извек, может свидимся!

— Может. — тихо донеслось в ответ и Сотник скрылся в каменном проходе.

Атаман грозовой тучей развернулся к угрюмому Кощею и, со всей силой съездил по понурой голове.

— Пёс ты шелудивый! Такого человека огорчил! Он же теперь с горя засохнуть может.

Из рассечённого лба побежала красная струйка, однако, Бессмертный старательно собрал глаза в кучу и упрямо мотнул головой.

— Этот не засохнет, такие вообще не засыхают… другому я бы своё поручение не доверил…

Под сводами зала раскатилась ещё одна звонкая оплеуха…

Наставница хмурилась, где это видано, чтобы русалки обратно просились. Да и не способно это — из русалок в люди. Сколько себя помнила, всегда перекидывали в одну сторону. И то не всегда получалось. Особенно трудно бывало с теми, у кого душа не простилась с миром окончательно. Иной раз приходилось по два—три раза обряд творить, прежде чем утопленница оживала в новой своей сути. Легче было с отчаявшимися, которые бросались в спасительную воду, решившись уйти от людей раз и навсегда. Лелька же, сиганула с моста, когда степняки вели в полон два десятка женщин её деревни.