Изувеченная плоть - страница 12
— Алло?
Пронзительный голос принадлежал Блохеру.
— Хейтон, срань господня! Я так волнуюсь насчет завтрашнего дня, что спать не могу!
— Расслабьтесь, сэр. Думаю, все пройдет хорошо.
— Я пытался дозвониться до номера, который мы забронировали для тебя в конференц-центре, но там сказали, что ты не регистрировался.
Хейтон редко останавливался в таких номерах. Они находились слишком далеко от того, что ему было нужно. Поэтому он солгал: — О, да, мистер Блохер, перелет из Далласа меня так вымотал, что я заселился в первый же попавшийся мотель.
— Ладно, ладно, чего уж… черт. Выспись как следует. Когда тебе вставать?
— Спешить не буду, сэр. В конференц-центр поеду к двум. Презентация в три.
Хейтон представил, как Блохер сидит у себя в домашнем кабинете с всклокоченными волосами и потирает руки.
Нервный смешок.
— Все зависит от тебя, Хейтон. Завтра у тебя там будут сидеть шефы и технари трех или четырех дюжин флоридских департаментов. Там могут быть даже гребаные маршалы.
— Расслабьтесь, сэр, — весело повторил Хейтон.
— Черт, Хейтон. Что я раньше говорил? Что я увеличу твою зарплату вчетверо? К черту! Если продашь систему АйЭйПи этой кучке флоридских полицейских департаментов, я… как называется увеличение в пять раз, Хейтон? Пятерное?
— Думаю, пятикратное, сэр.
— Да! Вот, что я тебе скажу! Если продашь Флориде, Хейтон, тебя ждет пятикратное увеличение зарплаты!
— Это почти миллион в год, сэр, — напомнил Хейтон.
— Правильно, мать твою. И ты того стоишь. Видел, что сегодня было с нашими акциями, после того, как ты продал Техасу?
— Нет, сэр. Я не думал об этом.
— Они взлетели на шестьдесят процентов, Хейтон. Благодаря тебе.
Такие новости даже лучше. Он не нашел нужной проститутки, но хотя бы стал значительно богаче.
— Я позвоню вам завтра после выступления, мистер Блохер. И перестаньте волноваться.
— Да, да… О, черт, Хейтон! Ни пуха, ни пера! — И он повесил трубку.
Хейтон усмехнулся про себя. Если так будет продолжаться, у этого тупого придурка к утру случится инсульт.
ТУК! ТУК! ТУК! ТУК!
Нахмурившись, Хейтон дернулся вправо. Горел зеленый, но машин в зеркале заднего вида не было видно.
В пассажирское окно заглянуло женское лицо.
Хейтон замер.
Это была красотка… с огромным животом.
Само совершенство…
Он открыл дверь.
— Ох… садитесь.
В салон просунулись стройные белые ноги в ярких сандалиях, с на удивление хорошим для уличной девки педикюром. Блестящие локоны угольно-черных волос смутили Хейтона настолько, что он даже растерялся. Сперва он не смог разглядеть ее лица, лишь черный сияющий ореол. Салон тут же наполнил душистый аромат ее волос.
— Привет, — поздоровалась она.
Глаза у Хейтона не могли найти себе места. Судя по округлости живота, она была на третьем триместре — его любимый срок. Чем ближе женщины были к родам, тем ярче был образ. Точно так же любитель пончиков с кремом выбирает себе тот, что потолще.
— О, черт, только не говорите мне, что вы один из тех чокнутых молчунов…
Хейтон отпрянул.
— Простите, э… здрасте… — слова путались у него во рту. — Вы застали меня врасплох… Тут он вздрогнул — сзади кто-то засигналил.
— Зеленый свет, — сказала она.
Во, дурак! В зеркале заднего вида виднелось желтое такси, из которого какой-то пакистанец сердито грозил ему кулаком. Хейтон ударил по газам.
— Простите.
Он отметил не только ее улыбку. Приятный запах пьянил его. Уличные девки обычно так не пахнут, но эта словно только что выскользнула из ванны с лавандовой пеной. Одета она была тоже довольно шикарно для своей породы: бежевые шорты «карго» и клюквенного цвета футболка для беременных с глубоким декольте. Эта одежда скорее подчеркивала ее беременность, чем скрывала ее. Соски размером с большой палец руки выпирали из-под «клюквенной» ткани, которая плотно облегала, как тюль, набухшие шары грудей.
Сжимающие руль ладони Хейтона стали скользкими от пота.
— Я видела, как вы проезжали мимо пару раз, — сказала она, удобнее устраиваясь на сиденьи. — Вам нужно быть осторожнее — это привлекает внимание копов.
Хейтон слишком хорошо разбирался в обстановке. Ничего похожего на домогательство еще не произошло. Если клиент не заговаривал первым, девушки начинали опасаться провокации.
