– Я живу в Аргентине и поэтому должен привыкать к местным традициям. А там больше любят вино, чем пиво.
– Вы всегда так чувствуете настроение своего партнера? – тихо спросила она.
– Иногда, – усмехнулся он. – Просто я подумал, что вы обязательно обратите на это внимание.
– Я действительно обратила внимание, – призналась Марина, – но решила, что вы просто больше любите вино. Среди западных немцев встречались и такие.
– Но я ведь типичный восточный немец, – улыбнулся он уголками губ, – а у нас всегда предпочитали пиво. Или русскую водку.
– Вы родились после войны? – спросила она.
– Да. Мои родители жили тогда в Дрездене. Вернее, в том месте, где еще что-то оставалось от города. Они переехали туда из Лейпцига. Отец был партийным функционером, и его перевели в Дрезден почти сразу после войны. Я был четвертым ребенком в семье. Просто мы жили несколько лучше других.
– Они живы?
– Нет, – просто сказал он. – Они разбились, когда мне было четырнадцать лет. Говорили, что это было сделано специально. Шепотом рассказывали про «Штази». Но никто ничего так и не узнал. Уже позже я попытался что-либо выяснить, но никаких документов на этот счет мне найти не удалось. Или мне их просто не дали. Никто ведь не знал, как я поведу себя, вдруг узнаю о причастности собственного ведомства к смерти моих родителей. А ваши родители живы?
– Мама жива, – кивнула она.
– Вы могли бы не говорить правды, – посмотрел на нее Кохан. – Вы ведь наверняка располагаете нашим бывшим архивом и могли узнать про меня всю правду. А я про вас могу ничего не знать.
– Я привыкла доверять напарнику.
– Он поднял свой бокал с вином.
– За ваше здоровье, мой очаровательный секретарь. – Он залпом выпил вино и подозвал к себе стюардессу. В салонах первого класса они возникали почти мгновенно.
– Нам нужна машина, – попросил он девушку, – позвоните в Бильбао, пусть закажут нам автомобиль. Мы поедем в порт. Там отходит наш корабль.
– Хорошо сеньор, – улыбнулась стюардесса, отходя.
Марина посмотрела в иллюминатор. Внизу проплывали города и селения. Эстремадуры. Она повернулась и увидела, что он смотрит на нее. Ей нравился его взгляд. Мягкий и строгий одновременно. Теплый и сдержанный, воплощающий в себе эти оттенки.
– Я все-таки не совсем понимаю, почему прислали именно вас? – честно признался он.
– Вас что-то смущает?
– Наше задание. Вы красивая женщина. Нет, это не комплимент, это просто констатация факта, – быстро сказал он, заметив ее невольное движение правой руки, словно она собиралась возразить, – но мы ведь будем встречаться не просто с агентами. Вы меня понимаете? Вернее, не с обычными агентами. Мы должны встретиться с людьми, выполняющими очень специфические задания.
– Я это знаю, – спокойно ответила Марина.
– В таком случае непонятно, почему все-таки послали именно вас. Вы понимаете, как может подействовать на напарника агента ваше появление?
– Вы говорите об их спутницах? – поняла Марина.
– Да. Об их неустроенных и нелюбимых женщинах, – сухо произнес Кохан.
– Почему не любимые? – не поняла Марина. – По-моему, специфика ваших агентов и заключается в том, чтобы эти женщины поверили в то, что они любимы и счастливы. Иначе на чем строится весь расчет?
– На иллюзии, – жестко сказал Кохан, глядя ей в глаза. В широком кресле первого класса можно было повернуться всем телом, и он, повернувшись, смотрел Марине прямо в глаза. – На иллюзии, – повторил он.
– Вы считаете, что женщины все понимают? – поняла она.
– А как вы сами думаете? – Его глаза гипнотизировали.
Она закусила губу. И медленно отвела взгляд. Потом сказала:
– Это жестоко. Я об этом как-то не подумала.
– Наверное, вы подсознательно это понимали, – возразил он, – и ваши руководители, пославшие вас сюда, тоже все отлично сознавали. Ведь женщины всегда лучше чувствуют, когда их любят на самом деле, а когда только притворятся. Представляете, какой шок испытали жены наших «соблазнителей», когда отчетливо поняли, почему именно за ними ухаживали эти внезапно появившиеся «принцы»?
– Вся эта затея, по-моему, была аморальной с самого начала, – честно призналась Марина.
