– Отчего ж, задумывался я над этим. И знаешь, к какому выводу пришёл? – Купец сделал ещё один глоток и достал из кармана кителя блокнот с карандашом. – Что некто иной, кроме меня, эту удачу бы не отхватил. А насчёт того, что кто-то позволил, так отвечу прямо – многие не позволяли. Только где они? Кого уж нет, а кто уже далече. Ты не подумай, что силой я своей кичусь перед тобой, вовсе нет. Верю я всей душой в свои начинания, а с такой поддержкой мне сам чёрт не страшен. Однако что-то плохой я хозяин.
Бокал гостя вновь наполнился до краёв. Однако в этот раз он залпом не пил и повёл свой разговор о пустяках, стараясь косвенными вопросами выудить хоть частичку полезной для себя информации. Вот только Пахом хоть и искренне отвечал, но ничего лишнего не сообщил, а под конец их задушевного разговора нить беседы и вовсе ускользнула от боярина. Коварная штука вино, особенно когда такое вкусное, как бастардо. Вскоре разговор перетёк о воинской справе, а затем и доблести.
– Тридцать семь человек у меня да с полсотни лошадей, воины опытные, не раз в бою были. Могут верхом на конях, могут пеше али на ладье. И немцев били, и чудь, и купчи… в общем, проверенные люди. – Глаза боярина забегали, сам того не осознавая, он стал предлагать свои услуги.
– Это хорошо, что у тебя почти четыре десятка всадников. Собрался я, Сбыслав Якунович, соседа северного пощипать. Известно стало, что в ижорских землях отряд большой высадится. Тысячи полторы воев.
Прозвучавшие слова стали подобны вылитому на голову ведру ледяной воды. Боярин резко утратил интерес к своему визиту. Большая рать ведёт к большим расходам, но что-то внутри подсказывало, надо влезать в авантюру. Лёгкая эйфория от выпитого вина вновь стала плавно обволакивать мысли в голове. Волшебное слово «казна», ещё не прозвучало, а значит, всё впереди. Сбыслав пожал плечами и ответил:
– Пахом Ильич, землю боронить, то княжье дело. Что такое у свеев будет, о чём я не знаю?
Ильич записал в блокноте тридцать семь человек напротив имени собеседника и долил в бокалы вино, отвечая на вопрос.
– Про князя, это ты верно подметил. Без Ярославовича дружины, боюсь, не обойтись. Но есть нечто, о чём никому окромя нас знать не обязательно. Надёжный человек шепнул, что казна у супостата велика, нельзя упустить такой куш. Только недостаточно у меня воев, а интервентов сотни. Вот если бы ещё парочку надёжных людей.
– Да что нам та сотня, Гаврилу можно позвать, у него двадцать два ратника без дела сидят, ты вон шестьдесят нанял, одолеем. – Гость отпил вина, пробежал глазами по столу в поисках закуски и утёр рукавом рот.
– Ты, наверное, не понял меня, свеев не сотня – сотни, идём, кое-что покажу.
Пахом встал из-за стола и направился к стене, слева от своего кресла, где находилась потайная дверь в чулан. Отогнув в сторону гобелен с лебедями, купец позвал за собой гостя. Пока Сбыслав вставал с софы, Ильич чиркнул зажигалкой, запалив две свечи на подсвечнике. В чулане находился макет, приблизительно показывающий устье Ижоры. Поверхность была ровная, без холмов и впадин, как будто птица, пролетающая по небу, запечатлела увиденное и рассказала о том. На левобережье, у края реки, закрашенной голубой акварелью, стоял домик убитого ижорского кузнеца, размером с четверть спичечного коробка. Рядом разместились пластилиновые деревца и даже крохотные макеты корабликов.
– Вот здесь, – Пахом указал указкой на место предполагаемого строительства, – на Кириков день, поганец Ульф Фаси собирается поставить острог, подмять под себя всю окрестную землю и перекрыть нам торговлю. Теперь понимаешь, почему без дружины Александра нам не совладать?
– А как же казна? – спросил Сбыслав. В голосе проявились нотки недовольства.
– Серебро, то моё дело. Пока он не обосновался, надо его отсюда выбить. Иначе всем туго придётся.
– Откуда ты всё знаешь? И место, где острог ставить будут, и дату точную. Ты ж не воевода, а вон, штуку какую имеешь, никакая карта с этим не сравнится. – Якунович перекрестился, заподозрив близкое колдовство.
– Знаю, ибо кун на послухов не жалею и Софийскому храму через Рафаила подношения регулярно передаю, ангелы мне помогают. – Ильич расстегнул китель, достал золотой крест на цепочке, виденный как-то боярином у самого Владыки или очень похожий на него, поцеловал его и три раза перекрестился.
