К этим главным средствам нападения (фрустрация, шантаж) следует еще прибавить вербальную агрессию.
49 Но пусть не мил тебе я буду и в аду,
Пусть сохранишь ко мне ты вечную вражду;
Пусть непрощенною останется обида
Я следом за тобой сойду во мрак Аида,
И вечно там, где ты, пребудет тень моя.
И докучать тебе не перестану я.
Измучат иль смягчат тебя мои моленья,
Но в смерти ты уже не сыщешь избавленья.
("Фиваида", V, 6) (Пер. А. Косс)
177
Это целое искусство, которым равно владеют и палач, и жертва. Расиновское ранение, разумеется, возможно лишь постольку, поскольку трагедия предполагает безоглядное доверие к языку; слово здесь наделено объективной силой, как в культурах так называемых "примитивных" обществ: слово подобно удару бича. Здесь очевидны два процесса, внешне противонаправленных, но одинаково вызывающих ранение: либо слово обнажает нестерпимую ситуацию, то есть магическим образом делает эту ситуацию существующей; так происходит в тех многочисленных случаях, когда невинное слово наперсника указует на скрытое неблагополучие 50; либо же речь намеренно притворна, произнесена со злым умыслом: возникающая в этом случае дистанция между спокойной вежливостью слова и желанием ранить характеризует типично расиновскую жестокость - холодность палача 51. Движущая сила всех этих выпадов - конечно же, воля к унижению партнера; цель всегда одна: разладить другого, расстроить его и тем самым восстановить непререкаемое отношение силы, довести до максимума дистанцию между властью тирана и подчиненностью жертвы. Внешнее выражение этой вновь обретае
50 Например, Дорида говорит Эрифиле о ее (Эрифилы) сопернице:
Ведь Ифигения безмерно к вам добра,
Она лелеет вас как нежная сестра.
("Ифигения", II, 1)
(Пер. И. Шафаренко и В. Шора)
Другой пример: столкнувшись с холодностью Агамемнона, решившегося принести дочь в жертву, Ифигения говорит:
...Неужто вы боитесь
Воспомнить хоть на миг о том, что вы - отец?
("Ифигения", II, 2)
Субстанциальное всемогущество имени (Ипполит) наиболее очевидно в "Федре" (I, 3).
51 Например, Клитемнестра говорит Эрифиле, которую она подозревает в соблазнении Ахилла:
Но вас, сударыня, никто не понуждает
За нами следовать. Вас ныне ожидает
Кров, много более приятный, чем у нас...
("Ифигения", II, 4) (Пер. И. Шафаренко и В. Шора, с изменениями)
178
мой стабильности власти - триумф. Слово это в данном случае не слишком удалено от своего античного смысла: вознаграждением победителю служит возможность созерцать своего партнера разбитым, сведенным к состоянию объекта, вещи, распластанной перед взором, поскольку в расиновской системе категорий зрение - самая могущественная способность человека 52.
Неопределенно-личная конструкция.
Особенность отношения власти - и, может быть, предпосылка наблюдаемого нами развития расиновской "психологии" в сторону мифа - состоит в том, что это отношение функционирует в отрыве не только от какого бы то ни было общества, но и от какого бы то ни было общения. Расиновская пара (палач и жертва) ведет свою борьбу в безлюдном, пустынном универсуме. Вероятно, эта-то отвлеченность и способствовала распространению легенды о театре чистой страсти; Наполеон не любил Расина потому, что видел в нем слащавого живописца амурных томлений. Чтобы измерить все одиночество расиновской пары, достаточно вспомнить Корнеля (в который раз обращаясь к этой вечной параллели): у Корнеля мир (понимаемый как более широкая и диффузная реальность, нежели просто общество) окружает трагедийную пару самым непосредственным и настоятельным образом: мир есть препятствие или вознаграждение, короче,
52 Смотрел, как я бледна от мук и от скорбей, Чтоб над моей бедой смеяться вместе с ней. ("Андромаха", IV, 5)
(Пер. E. Костюкович)
За униженье я себя вознагражу.
Когда сопернице, ликуя, покажу
Ее любимого безжизненное тело,
Увижу, как она от горя помертвела.
Ее отчаянье согреет душу мне... ("Баязид", IV, 5)
(Пер. Л. Цывьяна)
Злодея увидать мне хочется самой,
Его смятением упиться и позором. ("Баязид", IV, 6)
(Пер. Л. Цывьяна, с изменением)
