Сережа прибежал, когда там уже собралась толпа.
Он услышал громкий плач Нюрки. Маленькая Маруся лежала ничком около сломанного плетня, зажав в руке надкусанную морковку.
Ветер шевелил светлые растрепанные волосенки и делал еще более страшной неподвижность маленького тела.
Сереже казалось, что он опять слышит просительный, гудящий голосок:
— Сережа, дай мне одну бомбочку!
Он пошел, сам не зная куда, шагая по грядкам, к оврагу. Пастухи собирали испуганных коров.
На склоне оврага как-то неестественно, боком, огромной золотисто-коричневой массой лежал бык Васька.
Он приподнял свою добрую, страдающую морду.
Сережа обнял его крепкую шею, гладил завиток на широком лбу. И вдруг подумал о Владимире Николаевиче: «Где-то он теперь?»
XV
Через Дубровку, с запада на восток, проходили красноармейцы.
Они шли молча, без песен и без разговоров, хмуро поглядывая на окна домов, заколоченные досками.
Деревня была почти пустой, не успевшие уехать жители выходили к воротам, спрашивали что-то у солдат, потом спешили к дому — вязать узлы, готовить санки.
Сережа стоял на скамейке около калитки и смотрел через забор на улицу.
По краю дороги, по рыхлому, не притоптанному еще снегу ехали розвальни.
В них сидели ребята, закутанные в платки до самых носов. Правила учительница Ольга Петровна, тоже в платке и в больших белых пуховых варежках. Около Сережиного дома она придержала лошадь.
— Ну как, Сережа? — спросила она. — Может быть, все-таки поедешь с нами? Одевай Любочку, место есть.
— Поедем, Сережка, ну что ты тут один останешься! — кричали ребята.
— Нет, — сказал Сережа, — я подожду до завтра.
— Ну, как хочешь. До свиданья, мальчик!
— Ольга Петровна, вы зайдете на завод?
— Обязательно зайду.
Ребята замахали Сереже. Розвальни скрылись на повороте между березкой и елочкой.
Сережа долго смотрел на это место дороги.
Два глухих взрыва прозвучали с запада. Сережа почувствовал их ногами.
Несколько командиров ехали верхом, но не вдоль шоссе, как шли красноармейцы, а по дороге, проходящей поперек деревни. Они остановились, прислушиваясь, около сельсовета.
— Это мост железнодорожный, — сказал лейтенант.
К ним подъехал майор, в полушубке и серой барашковой шапке. И сразу все окружавшие его люди стали как будто меньше. И лошадь у него была как конь богатырский. Немножко даже похожа на коня Добрыни Никитича, только не белая, а серая в яблоках.
Из приоткрытого сарая вышла Альба, протопала узкими копытцами к развалившемуся в этом месте забору и хотела посмотреть на улицу, но отпрянула, увидев столько людей и лошадей.
— А! Здравствуй, Альба! — сказал майор.
Что вы сказали, товарищ майор? — почтительно переспросил лейтенант.
— Козу знакомую встретил и с ней поздоровался. А она, невежливое животное, делает вид, что меня не узнала. Видите, хвостом повернулась и домой ушла, — с невозмутимой серьезностью ответил майор.
— Владимир Николаевич! — окликнул Сережа.
Майор подъехал к забору.
— Ага! Вот еще один знакомый. Здравствуй, синеглазый. Но зачем же ты еще здесь? Забирай свою Альбу и отправляйся.
— Мама должна была увезти нас еще вчера, но поезда не ходили… — голос Сережи дрогнул. — Были попорчены пути, она не приехала.
Он прибавил, как будто желая успокоить самого себя:
— Так уже было один раз, а потом дочинили, и мама приехала через два дня.
— Что ты, мальчик! Разве сейчас будут чинить пути? Мы разрушаем их, а не чиним. Сестренка с тобой? Вам нужно уезжать отсюда.
— Мама может прийти пешком, — сказал Сережа. — Я подожду до завтра. Мы поедем вместе с Федей и Нюркой. Их отец болен, они решили ехать не сегодня, а завтра.
— Катюшка пишет? Давно от них не получал.
— Писала Нюрке два раза. Они здоровы.
Владимир посмотрел на дом Елены Александровны, потом на идущих красноармейцев. На его лице появилось упрямое и даже как будто сердитое выражение.
— Ничего, Сергей, — сказал он, — мы еще вернемся!
Он снял рукавицу, положил ее перед собой на шею лошади и посмотрел на часы.
Лошадь шевельнула головой, рукавица упала и повисла на нижней перекладине загородки. Сережа спрыгнул на землю и уже протягивал руку, чтобы поднять, но Владимир опередил его. Не слезая с лошади, нагнулся легко, самодовольно сказал Сереже:
