Узкий пучок света скользнул по лицу девочки, пробежал по золотистым волосам.
Она шевельнулась и открыла глаза.
— Мама! — сказала она.
— Да, да, — сказал инженер. — Мы едем к маме. Спи, Олечка… Как тебя мама зовет? Оля? Олечка?
Девочка посмотрела на него, вздохнула, закрыла глаза и тихо ответила:
— Леля.
VI
Бомбардировщики должны были вылететь с наступлением темноты.
Это было очень сложное и ответственное задание.
Майор Сорокин был взволнован, поэтому внешне казался особенно спокойным и бесстрастным.
Механики хлопотали около машин, осматривая и проверяя каждую деталь.
И всюду мелькала и вклинивалась короткая, остренькая, всегда аккуратно подстриженная, черная бородка майора.
Механики говорили (не в глаза ему, конечно), что майор Сорокин «бородой все видит».
Но вот черная бородка, осмотрев машины, двинулась к землянке летчиков.
Майор любил говорить, что человек хотя и самая выносливая, но зато и самая деликатная из всех машин, поэтому требует неослабного к себе внимания.
Подвластные майору ребята, те, которые полетят сегодня, по расписанию должны были спать.
Майор спустился по деревянным ступенькам и вошел, наклонив голову, в землянку.
Там был непорядок. Никто не спал. Все лежали или сидели на койках с мрачными и злыми лицами.
Две койки были даже совсем пустые.
— Где Балашов и Воронов? — спросил майор. — Почему вы не спите?
— У Балашова несчастье, товарищ майор, — ответил лейтенант, сидевший ближе всех к двери.
— Он письмо нехорошее получил, — сказал другой.
Майор нахмурился.
— Какое письмо? Что у него случилось?
— У него жена и дочка убиты, товарищ майор. В поезде под бомбежку попали.
Майор нахмурился еще больше. Может быть, он вспомнил сквозистый куст около шоссе и крутой вираж маленького самолета.
— Днем бомбили, — продолжал лейтенант, — видели, мерзавцы, что делают. Только женщины и ребятишки были в этом поезде. Из пулеметов их расстреливали. Мало кто в живых остался.
— Где же Всеволод? — спросил майор. — Как он… вообще?
— Вы же знаете, товарищ майор, он все молчком, а это хуже. Сначала сидел как каменный, никак мы добиться не могли, что у него случилось. А потом сунул нам письмо и убежал.
— И вы его отпустили одного?.. Эх, ребята!
— Да нет же, товарищ майор, Воронов за ним пошел и куртку ему понес… Холодно ведь, не лето. Да он совсем недалеко, там, за землянкой, стоит, ничего такого особенного не делает.
Он протянул майору письмо.
— Другое еще было. От жены. Вот что в сумочке у нее нашли. Он его с собой взял.
Майор пробежал письмо.
Лейтенант сказал нерешительно:
— Кузьмин вернулся, товарищ майор, пошел вас разыскивать, просить, чтобы вы разрешили ему лететь сегодня вместо Всеволода. Говорит, что успеет отдохнуть. Вы же понимаете, товарищ майор, что человек в таком состоянии…
Майор кивнул черной бородкой.
— Я посмотрю.
И было неясно, согласен он с лейтенантом или не согласен.
Потом сказал тихо:
— Надо спать, товарищи.
И вышел.
За землянкой, на пне, в позе терпеливого и сочувственного ожидания, сидел коренастый парень с чужой кожаной курткой на коленях.
Он посматривал на неподвижную фигуру, стоявшую поодаль под большим деревом, и было совершенно очевидно, что он может просидеть так и час, и два часа, и двое суток, если это будет нужно.
Увидев майора, он встал.
— А стоит ли вам с ним сейчас разговаривать, товарищ майор? — проговорил он с некоторой даже фамильярностью. — Пускай немножко обтерпится. Я сунулся было к нему с этой курткой, так он меня так оборвал… Теперь сижу вот… Да вы не беспокойтесь, товарищ майор, мы за ним последим.
На этот раз черная бородка качнулась с решительным отрицанием.
Майор пошел прямо к неподвижной фигуре. Земля была твердая, схваченная морозом, шаги раздавались громко.
А подходя, майор даже покашлял нарочно. Но Всеволод не обернулся, только спрятал в карман сложенное письмо.
Он стоял, прислонившись плечом к темному стволу.
Майор дотронулся до его руки.
— Всеволод, — сказал он, — я знаю про твое горе. Утешать нельзя. Но я хотел сказать тебе, что мы все тебя любим и думаем о тебе. Не убегай от товарищей. Одному тяжелее.
После долгой паузы майор продолжал:
