Сережа выскользнул из комнаты.
Капитан просидел несколько минут, стараясь понять, что, собственно, здесь происходит. Его новый знакомый, так заинтересовавший его накануне, был несомненно рад его приходу.
Зато черненькая девушка у окна смотрела нетерпеливо и гневно.
Анин чай демонстративно остывал на подоконнике.
Капитан выпил свой чай, съел конфетку и встал.
Анины глаза благодарно блеснули.
— Что вы, что вы! — испуганно сказал Владимир. — Посидите еще. Сейчас придет мой завхоз, будем ужинать.
Капитан сел.
— Вы можете потом выйти вместе с Анной Павловной. Знаете, а то так темно на улицах… Если бы вы ее проводили… хотя бы до трамвая.
— С большим удовольствием! — галантно поклонился капитан.
— Благодарю вас, но я еще не сразу уйду, — холодно возразила Аня. — Мне нужно поговорить с Владимиром Николаевичем.
Капитан решительно взял свою фуражку и подошел к дивану.
Владимир тихо сказал:
— Товарищ капитан, у меня к вам большая просьба: не уходите!
Капитан снова положил фуражку на стол и только поежился под взглядом черных Аниных глаз.
Прибежал Сережа.
После ужина, от которого Аня отказалась, недоумевающий капитан ушел наконец.
Владимир сказал устало:
— Аня, уже поздно, придите в другой раз, когда я буду здоров. Ну, хорошо, поговорим, только не сегодня… Сегодня я не могу.
— Ничего, ничего, — спокойно ответила Аня, — ты полежи, отдохни, мы поговорим, когда Сережа ляжет спать.
— Сергей! Я прошу тебя как мужчина мужчину: ты можешь не ложиться сегодня?
— Могу, Владимир Николаевич.
Сережа сел за письменный стол и положил перед собою географическую карту.
Ночью Сережа спал очень мало и плохо. Он очень скоро почувствовал, что не ложиться — это одно, а не спать — совсем другое дело.
Голова была какая-то странная, мягкая, будто ватная. Время от времени Сереже казалось, что он вдруг проваливается куда-то. Он вздрагивал и снова старался как можно внимательнее смотреть на карту. И вдруг все начинало двоиться в его глазах.
На карте все приходило в движение. Полуостров Пелопоннес уплывал куда-то в Африку, сталкиваясь по дороге с Мальтой и Сицилией.
После нескольких безуспешных попыток привести в порядок свое географическое хозяйство Сережа опять провалился в темноту.
— Ну вот, — сказала Аня, — твой мужчина заснул, а мы можем поговорить.
Она присела на краешек дивана. Голос ее звучал очень нежно:
— А знаешь, если не хочешь, можно даже и не разговаривать. Володя, ведь все ясно! — Она провела рукой по его волосам: — Удивительно симпатичная у тебя эта завитушка. Когда я о тебе думала, я всегда первым делом ее вспоминала.
Владимир крикнул совсем отчаянным голосом:
— Аня! Пожалей меня хоть немного! Уйди!
— Уйди? Ах, опять уйди? Опять гонишь? — Аня говорила уже со слезами: — Никогда, никогда в жизни не думала, что ты сможешь со мной так грубо разговаривать! И письмо это… и вчера… и с капитаном этим противным!.. Платок мой бросил, как будто я тебе какую-нибудь гадость на голову положила! Я знаю! Ты все это нарочно делаешь, чтобы я обиделась и ушла! Так вот же, назло тебе, осел упрямый! Не обижаюсь! Никуда я от тебя не уйду!
Она обняла костыль, прислоненный к валику, и плакала, по-детски всхлипывая.
Владимир вскочил с дивана.
Что-то загрохотало, зазвенело и рассыпалось. Сережа уже окончательно проснулся, но не сразу понял, что произошло.
Поперек пола лежал высокий круглый столик, а рядом — разбитый графин, книжка в луже воды и тонкие осколки стакана.
Владимир сидел на диване, не на сиденье, а на валике, боком.
Аня сидела на полу, обхватив руками костыль.
Она быстро подняла голову, но не встала, а только отвернулась и начала обмахивать платком разгоряченное, мокрое лицо.
Владимир посмотрел на Сережу и смущенно потер завиток волос надо лбом.
— Придется тебе, милый друг, убрать все это… Как видишь, мы поговорили крупно… Недаром я этого разговора боялся!.. Не понимаю, что за удовольствие иметь мужем такую развалину! Разве что ругаться хорошо. Ну что ж, Аня, можешь начинать: «Смотри, что ты опять наделал, черт безрукий!»
А глаза у него были счастливые, совсем такие, как на фотографии в Дубровке, довоенные глаза.
