Особенно забавным был нескончаемый фарс, в котором шла борьба между неким чиновником Лесного ведомства по прозвищу Бугай и местными крестьянами, у которых он пытался оттягать их исконные земли. Этому чиновнику, которого в глаза звали, разумеется, не Бугаем, а господином Альбером, было поручено создать государственное лесное угодье, выкроив участки из земель, принадлежащих различным племенам провинции Эфулан. Высшая администрация не обратила внимания на то, что район, выбранный для этой цели — а выбирали его, надо думать, наугад, — был довольно плотно заселен. Каждое поле после сбора урожая приходилось надолго оставлять под паром, так что тамошние жители и без того чувствовали себя тесновато на собственных землях — а тут еще эта неожиданная напасть.
Пока господин Альбер ограничивался тем, что при помощи двух подручных-африканцев производил съемку местности, жители окрестных сел, деревень и деревушек только с интересом поглядывали на него да время от времени отпускали шуточки в его адрес, не рискуя, впрочем, решительно ничем, так как господин Бугай, по его собственному выражению, ни бельмеса не смыслил в их тарабарщине. Но однажды утром он явился в сопровождении двух новых рабочих, вооруженных кирками и лопатами. Судя по всему, они собирались рыть ямы для бетонных межевых столбов. Тут-то до крестьян дошло, что уж если эти столбы будут вкопаны, то они так и останутся здесь на веки вечные, и никакой силой их больше не сдвинешь — это будет вечный символ их окончательного поражения. Государственные угодья будут постепенно, но неуклонно разрастаться, и в одно прекрасное утро они обнаружат, что изгнаны со своих собственных земель, что они здесь чужие. Вот они и порешили не допускать, чтобы господин Альбер метил их землю. Ведь столбы эти все равно что отметины на коже свиньи: чье тавро, тот и хозяин.
Как только Бугай заявлялся в какую-нибудь деревню или поселок и вылезал из грузовика, его окружали крестьяне, потрясавшие дротиками, тесаками и копьями. Оба его подручных-африканца, не мешкая, брали ноги в руки и, оборачиваясь на бегу, кричали начальнику в запоздалом припадке героической верности:
— Поберегите себя, господин Альбер, это сущие разбойники, отъявленные головорезы! Не оставайтесь здесь, они вас мигом укокошат!
Бугай терпеливо собирал инструменты, разбросанные беглецами, и с вызывающим видом принимался за дело сам: копал яму, совал в нее красный деревянный колышек, обсыпал его со всех сторон землей и хорошенько притаптывал, чтобы он получше держался. Но стоило ему отойти, как крестьяне, до той поры наблюдавшие за ним с почтительного расстояния, всем скопом бросались к межевому знаку, выдергивали его, зашвыривали подальше в кусты, с неистовым старанием разравнивали землю ногами и, чтобы окончательно уничтожить все следы деятельности господина Альбера, посыпали свежую рану земли сухими листьями. Когда Бугай возвращался, чернокожие бунтовщики расступались и выстраивались вокруг него в два ряда. Чиновник Лесного ведомства копал новую ямку, всаживал в нее еще один колышек, а потом делал вид, что уходит. Но в тот момент, когда ряды его врагов должны были сомкнуться над вехой, он живо оборачивался, и крестьяне застывали на месте в позах воинов, готовых броситься в атаку. Оба лагеря следили друг за другом и выжидали. У места происшествия притормаживал грузовик, битком набитый колейцами, весьма охочими до такого рода развлечений. Кто-нибудь кричал из кузова на банту или на пиджин:
— Эй вы, вшивая команда! Чего еще ждете? Вздуйте его как следует!
— Ишь ты какой прыткий! — в тон ему отвечали крестьяне. — Не знаешь разве, что они без пистолета в кармане шага не ступят? За кого ты нас принимаешь? Мы ведь тоже не первый день живем, знаем, что почем.
— Да неужели? — подзуживал их колеец, держась за борт грузовика. — Откуда у этого малого пистолет? Вы бы хоть посмотрели, олухи этакие!
А ведь и впрямь, стоило бы посмотреть! И они принимались оглядывать с головы до ног этого коротенького и очень плотного белобрысого человечка в отутюженных шортах и безукоризненно накрахмаленной рубашке, со светло-голубыми глазами, насмешливым и одновременно вкрадчивым взглядом, с загорелым лицом, шеей и руками, но с молочно-белыми ляжками, поросшими рыжей шерстью. А иной раз рядом останавливался грузовик, везущий бревна, и какой-нибудь белый собрат Бугая осведомлялся, высунувшись из кабины:
