Ну а поскольку все любили его и восхищались им, Эдда вообразил, что может позволить себе делать в деревне то, что допустимо лишь в городе. Он попросил отца подыскать ему жену, которую собирался увезти с собой. Молодым людям нашей деревни никогда не пришло бы в голову требовать жену — они всегда дожидаются, пока отец сам предложит им жениться, а это обязательно раньше или позже случается. Но Эдда считал идиотством предоставлять старикам распоряжаться судьбой молодежи и в одно прекрасное утро заявил, что намерен жениться.
Дядюшка Нколло чрезвычайно уважал сына, воспитанного в городе и знавшего все, что знают белые. Он ничуть не возражал, чтобы мальчик женился в семнадцать лет, на год раньше, чем принято. Нынешняя молодежь так отличается от прежней…
Но отец и сын по-разному представляли себе будущую жену. Одного при выборе невесты заботили интересы племени, другого — свои собственные. Эдда не допускал даже мысли, что его супруга станет когда-нибудь готовить обед его двоюродным братьям, словно она — общая жена.
Как бы то ни было, в принципе вопрос был решен: у молодого Эдды будет жена. Его собственная, как полагал Эдда, его и всего племени, как полагал дядюшка Нколло. Чье мнение возобладает, могло решить только будущее.
И вот дядюшка Нколло отправился сообщить почтенному старцу Билонго о намерении женить сына. Все мужчины деревни были немедленно созваны на большой совет, чтобы решить, из какой деревни следует взять невесту, и обсудить условия женитьбы Эдды. Последние два года мы всех жен брали либо в Афане, либо в Эффиди. Последним женился в нашей деревне Атаби. Как раз тогда мы взяли женщину из Афаны. Ну и ободрали они нас! Никогда еще не платили мы такого выкупа! Афанцы, проведав, что в этом году у нас собран большой урожай, а двое или трое из наших работают в городе, вообразили, что все богатства мира сосредоточены в Мелунди, нашей маленькой деревушке. Мы навсегда запомним эту свадьбу, тем более что супруга Атаби, которая нам так дорого обошлась, никак не являет собой наилучший образчик покорной жены. «Хватит с нас этих афанских индюшек», — твердо решили мы на большом совете у Билонго.
Итак, нам оставалось обратиться в Эффиди или в Заабат.
В деревне уже были женщины из Эффиди, и, признаться, они вполне нас устраивали.
Зато наш опыт с женщинами Заабата оказался неудачным. Тем не менее мы не собирались вновь умолять жителей Эффиди осчастливить Эдду какой-нибудь девушкой. У природы свои законы: не следует постоянно брать жен из одной и той же деревни. Вот и пришлось нам обратиться к жителям Заабата. Они мне совсем не нравились, но, если б я только посмел воспротивиться почти единогласному мнению большого совета, все наши старики, без сомнения, конечно набросились бы на меня. Поэтому я промолчал и только скрестил большой палец правой руки с указательным, моля небо, чтобы нам не пришлось сожалеть о столь необдуманном решении.
И вот как-то утром дядюшка Нколло в сопровождении двух наших молодчиков покинул Мелунди и направился в Заабат, где должен был подыскать сыну супругу. По возвращении он сообщил, что мы все приглашены через девять дней в Заабат.
Путь от Мелунди до Заабата дальний — километров сто. Но что такое сотня километров для таких ходоков, как мы, особенно когда все идут вместе, да еще за женщиной? В нашем походе не участвовал только Эдда. Я всю дорогу спрашивал себя, не решил ли он подшутить над нами. Никогда не знаешь, что этим горожанам втемяшится в голову. Может, ему просто хотелось заставить нас прогуляться? А вдруг он раздумал жениться? Какой позор для нашей деревни, если мы, придя в Заабат, не сможем показать товар лицом, не сможем сказать: «Вот наш молодой человек, он приехал из города. Дайте-ка нам подходящую женщину…» Такие слова произносят особенно торжественным тоном, если среди мужчин в набедренных повязках красуется юноша в брюках цвета хаки. А что нам делать теперь, когда юного Эдды с нами нет?
Мы пришли в Заабат на следующий день, около пяти часов вечера. Была суббота. Переговоры должны были начаться в воскресенье. Всю дорогу ярко светило солнце. Если и завтра нам повезет, мы без всяких трудностей раздобудем Эдде жену. Но куда же запропастился этот паршивец? Его все еще не было, а главное, никто не знал, куда он девался, ни его отец, ни дядя — брат отца, ни тем более мать.
