— Кольтвиц, может, вам что-нибудь нужно? Хотите кофе? Хорошего, настоящего кофе?
Кольтвиц только слабо качает головой.
«Теперь в мое дежурство его больше не тронут!» — дает себе слово Ленцер.
Кальфактор Курт из отделения «А-1» убирает подвал. Он был в Винтерхудере в городском комитете и знает Крейбеля по политической работе. Если поблизости никого нет, он всякий раз подходит к двери его камеры и шепотом сообщает все новости. Хотя газеты в лагере строжайше запрещены, но время от времени они все же попадают в камеры то с бельем, то через посетителей. Кое-что узнают заключенные в общих камерах и от караульных. Когда караульные разговаривают между собой, кальфакторы тоже всегда навостряют уши.
— Вальтер!
— Да.
— Карл Дрекслер покончил с собой. В прошлый понедельник.
— И он?
— Да. И Ионни Райке и Отто Штенке тоже нет уже в живых.
— Курт!.. Курт!..
Кальфактора уже нет. Крейбель прижимается ухом к двери и с напряжением вслушивается в темноту.
Карл Дрекслер умер… Хороший, верный был товарищ. Иоанн Райке умер, Отто Штенке, Ион Тецлин, Ханс Фецдерзен, Карл Шенгер — все умерли. Замучены. Засечены плетьми и бычьими жилами. А Лютген, Геш, Вольф и Меллер — сколько еще убитых!..
— Вальтер!
— Да.
— Уже давно идет процесс о поджоге рейхстага. И наци все больше позорятся. Болгарин Димитров молодец, он задает им жару. Во время суда назвал Геринга подстрекателем в поджоге рейхстага. На каждом заседании скандал, уже не раз его удаляли.
— А как работа на воле?
— В последнее время стало лучше. Партия уже оправилась от массовых июльских арестов. Говорят, будто бы на некоторых предприятиях работа идет вовсю. Тс… Подожди минутку.
Сверху раздается крик Ленцера:
— Кадьфактор! Кадьфактор!
— Слушаю!
— Ты внизу?
— Так точно!
— Ну, ладно! Только чтоб не было разговоров с этими гадами! Понял?
— Так точно!
Курт чистит замки на дверях камер и смазывает их жиром.
— Вальтер!
— В Женеве здорово провалились. Геббельсу пришлось собрать свои манатки и удрать с конференции. Кто-то из дипломатов сказал, что Германия должна посылать политиков, а не гимназистов. Германские предложения о вооружении не прошли.
— Что еще нового?
— Советский Союз заключил торговое соглашение с Соединенными Штатами. Союз заказывает товаров на три миллиарда. Вчера кто-то из караульных сказал: «Вот если б нам такой заказ получить, Германия выбралась бы на несколько лет из тупика». Все бегают за Литвиновым. Даже Муссолини просил его заехать на обратном пути из Америки в Рим.
Крейбелю понадобился целый день, чтобы простучать все эти новости Торстену.
Вечером, сейчас же после сигнала, в караульной появляются Мейзель и Тейч. Там сидит Ленцер.
— Роберт, дай-ка мне твой ключ от одиночек, мы хотим навестить Кольтвица.
— Кольтвица оставьте сегодня в покое.
Глаза Мейзеля становятся маленькими и злыми.
— Ты хочешь мне предписывать?
— Предписывать? Нет. Я только говорю, что ты должен сегодня оставить Кольтвица в покое.
Мейзель не возражает: внешне он совершенно спокоен, но в действительности готов наброситься на Ленцера.
— Принеси из классной комнаты две плети, — обращается он к Тейчу.
Тот уходит.
— Что это с тобой? — шипит Мейзель на Ленцера, — Пожалуйста, в мои дела не вмешивайся! Кто, собственно говоря, дал тебе право так распоряжаться здесь?
— Во-первых, пока Тейч не вернулся, вот восемь марок. Твоя доля выручки от последней доставки.
Ленцер протягивает ему деньги.
Мейзель колеблется. Неужели ради денег он уступит? Он хотел бы от них отказаться, но они нужны ему, нужны срочно. И он берет.
— Мне они очень кстати… Но, Роберт, скажи мне, почему ты заступаешься за еврея?
— Я не собираюсь заступаться ни за одного еврея, я только не хочу, чтоб его забили до смерти во время моего дежурства. Ведь Кольтвиц на ладан дышит.
Возвращается Тейч, неся в руках два хлыста.
— Не сегодня — завтра, но мы все же немножко нагоним на него страху.
Он выходит с Тейчем из караульной, включает свет в одиночке Кольтвица и смотрит в «глазок». Заключенный лежит на койке с расширенными от ужаса глазами и с трепетом прислушивается.
Мейзель стучит кулаком в дверь.
— Эй, Кольтвиц, вставай! Приготовься! Мы сейчас придем!
