Примечательна полемика Элиота с немецким социологом Карлом Манхеймом, в 1933 г. эмигрировавшим в Великобританию, где он стал профессором Лондонской школы экономики. В отличие от Манхейма, считавшего идею "класса" иллюзорной, демагогической, а неизбежным существование "элит", и в условиях "массового общества" видевшего во внеклассовой интеллигенции гаранта сохранности демократии и культуры, Элиот убежден: что для сохранения культуры необходимо существование классов, в том числе и "высшего класса", иначе нарушается система преемственности, продолжаемости культуры. Оценивая элиты как профессиональные группы, он сознавал преимущества "элитарного общества", ориентированного на ранний профессиональный отбор и воспитание, но в видел в такой культивируемой элитарности — угрозу для культуры как естественной, исторически, веками формирующейся "традиции". Он находил слабое утешение в надежде на то, что общество будущего предложит смесь элитарности и классовых различий, основанных на сохранении интересов института семьи как основы общества.
Довольно неожиданно суждения "консерватора" Элиота о неблаготворном воздействии исчезновения высшего класса на культуру одобрил "социалист" Джордж Оруэлл в рецензии на "Заметки к определению понятия "культура""[941]. Разделяя негативное отношение Элиота к элитам К. Манхейма, Оруэлл счел оправданными сомнения Элиота в способностях и возможностях элит быть такими же хранителями и передатчиками культуры, как социальные группы, классы — в прошлом. Оруэлл даже упрекнул Элиота в недостаточно острой критике "элит" и, видимо, имея в виду советский вариант "коммунизма", заметил, что общество, руководимое элитами, "может очень быстро закостенеть", ибо члены элит склонны избирать своими последователями себе подобных[942].
Позиция Элиота сохранительная: он хочет уберечь все особенности европейского общества, способствовавшие, на его взгляд, существованию, а порой и расцвету культуры: семья, классовая структура, профессиональные элиты, региональное деление и т. д. Как и прежде, он защищает идею многостепенно расчлененного общества, в котором каждый человек наследует свою меру ответственности по отношению к государству и обществу, соответственно положению в нем, при этом у каждого класса, каждой социальной группы свои обязательства. Он понимал, что классовая система несправедлива, однако идею всеобщего равенства считал утопической и, кроме того, таящей в себе опасность всеобщей безответственности. Так же и идею демократии, основанную на всеобщей равной ответственности, он расценивал как гнет "для добросовестных людей и распущенность для всех остальных". Более того, он был убежден, что культура и всеобщее равенство противоречат друг другу. В конфликте, напряжении, существующем между различными компонентами общества и культуры (между религией, политикой, классами, профессиями, регионами и т. д.), Элиот видел стимул для творчества и развития, при условии ненарушения единства, составляющего основу многообразия культуры. Таким образом, культура или традиция требует равновесия бессознательного и осознанного, единства и плюрализма с тем, чтобы сохранять желаемое равновесие эволюции, непрерывности с необходимым изменением. В сущности он защищал идею исторически сложившейся, функционально (с точки зрения культуры) оправданной иерархии.
* * *
Слово "культура" Элиот повторяет как заклинание. Культура для него — спасение, преодоление хаоса, "смысл", "спасательный круг" в мире зла.
В своем "культуропоклонничестве", продиктованном, возможно, как и вера, "страхом перед хаосом" прежде всего человеческой природы, он далеко не одинок в XX в.
"Культуропоклонником" был, например, О. Мандельштам. С Элиотом его объединяло толкование времени как исторического феномена и как таинственного метафизического процесса, основанного на триединстве прошлого, настоящего и будущего, вера в абсолютное духовное начало, существующее над временем, "тоска по мировой культуре", признание "прогресса в искусстве бессмыслицей", отношение к языку как основе смысла и красоты поэзии, системе, определяющей склад мышления, уровень культуры народа, человека и общества. Примечательно, что Элиота высоко ценила А. Ахматова. В "Поэме без героя" довольно много реминисценций из его стихов, переклички с ним. Она использовала в качестве эпиграфа к "Решке" начало его поэмы "Ист Коукер" — "В моем начале мой конец". И часто повторяла — "Humility is endless" — "смирение бесконечно" — строки из той же поэмы. "Четыре квартета" ей подарил Борис Пастернак вскоре после войны.
