— Завидую, - сказал начальник экспедиции. - Двадцать лет в Арктике, но я ее не видел. Изумительная все–таки птица. А с этим Шаваносовым разберитесь. Зайдите к деду Монякину. Он главный историограф Арктики. А эта записка для вашего друга. Его проверят… если все так, то, безусловно, возьмут.
Начальник встал. Посмотрел Сашке в глаза.
— А из вас, возможно, будет географ, Ивакин. Институт вы зря бросили. Но впрочем…
— Ладно, - без улыбки сказал Сашка,
ПРОДОЛЖЕНИЕ ДНЕВНИКА НИКОЛАЯ ШАВАНОСОВА
Любовь натолкнула меня на мысль о красоте, которая возвышает душу человека. Говорят, что Гёте плакал перед прекрасной статуей Венеры Милосской.
Я думаю, что чем больше будет открыто в мире живой красоты, тем меньше останется в нем места для жестокостей и бед.
Такова общественная основа моего решения.
На фактический план меня натолкнуло чтение сочинений покойного академика Крашенинникова. Читая выполненное им с величайшим тщанием описание природы и животного мира Камчатки, я вдруг подумал, что розовая чайка, будь она на Камчатке, не ускользнула бы от тщательного ума этого натуралиста.
Естественное любопытство привело меня к чтению отчетов экспедиции Беринга, Лаптевых, Прончищева, Ласиниуса, славного Миддендорфа.
Упоминаний о розовой чайке в их трудах я не встретил. Но перед взором моим развернулись необъятные пространства полярной России. Дальнейшие мои доводы должны быть поняты каждым: англичане встретили розовую чайку на восточных наших пределах, потомки норвежских викингов встречали ее на западных. Возможно ли в этом случае представить себе, чтобы эта птица миновала, оставила в стороне тысячеверстные земли между чукчами и Архангельском.
Изучение путешествий по русскому Северу со времен Ермака до изысканий последних лет указывает с ясностью, что наименее известным местом в России является пространство между дикими реками Индигиркой и Колымой. Можно сказать, что это одно из самых глухих мест в мире. Туда не забирались путешественники, не заходили миссионеры. О животном мире тех мест, о племенах и географии ничего не известно. Предполагается только, что там лежит огромная равнина, покрытая тундрой, озерами, по–видимому, лишенная леса.
А может быть, есть племена, которые молятся розовой птице. Я присоединился бы к их вере…
ПРОЩАНИЕ
Как ни крути, но пришел все–таки этот момент, и отодвинуть его уже невозможно. Скверик был мокрый, лавочки блестели под весенним дождем. Вася Прозрачный рассовывал по карманам бумажки, прятал глаза и говорил чепуху:
— Командировочное предписание - раз? Талон на спецодежду - два? С ума сойти - три теплых костюма. Письмо к главному механику - три. Капитально? Получается итог: снова Васька при деле.
— Антарктиде - привет, - сказал Сашка.
— Передам. Пожму лапу пингвину. А как же? Может, передумаешь?
— Не судьба.
— Насчет судьбы - это все разговоры больше. Ее гусеничным траком надо давить. Действовать на нее упорной силой. Что будешь делать, Саня? Как применять упорную силу?
— От Качуга вниз по Лене. Потом все время к востоку.
— Ты держись за людей. Не за всех, а которые наши ребята. Ребята везде есть. Как увидишь барак или там палатку, рожи чумазые, сапоги–телогрейки, так иди сразу смело. Эх, Санек, может, тебе неизвестно это: много ребят настоящих есть…
Сашка вынул из кармана пачку денег. Разделил пополам.
— Наши с тобой капиталы.
— Не пойдет, - твердо сказал Вася. - Прими как мой вклад. В получку кину перевод «Якутск, до востребования». Договорились? Или в другое место. Ты в клинике будешь?
— Наверное, в клинике. Давай к поезду. Пора.
Они стояли у чистеньких пригородных вагонов. Была середина дня, и перрон был почти пуст.
— Саш! - с усилием сказал Вася Прозрачный. - Если у тебя серьезное что… я слышал, глаза пересаживают. Ты не унывай. Васька тебе свой глаз даст. Будут ходить два корешка одноглазых. Один с Арктики, второй с Антарктики. Умора? Правда, умора, Сань?
— Возьми адрес, - Сашка вырвал листок из блокнота. - Тут все написано. Это мой тренер. В крайнем случае… через него.
— Ты к птице не очень стремись. Полежи, верно, в больнице.
— Давай прощаться. Иди в вагон.
