— Все готово? — спросил Петров вполголоса.
На улице стояла такая тишина, что было слышно, как часовой на вышке насвистывает модную танцевальную мелодию.
— Прощайте, товарищи! — сказал Петров в темноту, и, когда он толкнул дверь, в мерцающем свете зимней ночи отчетливо проступила его высокая, тощая фигура в рваной шинели.
Часовой на вышке услышал тихие шаги множеств ног, но, прежде чем он пришел в себя от неожиданности, на него сразу же посыпались брошенные из темноты деревянные башмаки, попадая ему в лицо и в грудь. Прожектор, который он пытался включить, оказался выведенным из строя. Сквозь кровь, заливавшую ему глаза, часовой увидел у стены силуэты людей, которые становились на плечи один другому, образуя так называемую пирамиду, и бросали одеяла на колючую проволоку. Он мог бы навести свой автомат и стрелять по людям, стоявшим у стены, по теням, скользившим через поле, по бараку, если бы его самого не обстреливали деревянными снарядами-башмаками. Часовой слышал многоголосое хрипение, доносившееся из темноты. Но вот в боевое действие вступили другие сторожевые вышки.
Петров помог многим товарищам перебраться через стену. Сам он получил два легких ранения, в руку и плечо. Убитые остались лежать в куче у основания стены. От барака сюда доносились слабые стоны раненых, продолжавших стрелять своими деревянными снарядами. Петров узнал в одном из упавших поблизости от него молодого коммуниста Юрия Галина, светлые волосы которого всегда удивительно быстро отрастали после стрижки. Сейчас он видел его застывшим в позе танцора, все суставы были вывернуты, левая нога поднята к затылку, а от руки и щеки, которыми он приник к колючей проволоке с пропущенным через нее электрическим током, поднимался дымок.
На плацу во время переклички, когда в ледяном утреннем воздухе висел пар, выдыхаемый сотнями ртов, люди из восьмого барака шепотом, не двигая губами и подбородком, разговаривали между собой. Петцольд слышал, как называли приблизительное число бежавших. Говорили, что их было не меньше пятисот. Чепуха! Не верьте! Пыталось бежать больше тысячи, и многим удалось вырваться на свободу! Русские — молодцы! Не было уже никакого сомнения, что побег совершен обитателями двадцатого барака.
Выстраивались команды, у каждого человека в левой руке была железная миска. Петцольд пристально смотрел на большие ворота, через которые команды уходили из бараков одна за другой в сторону каменоломни. От нервного напряжения у него стучало в висках. Как бы глазами Птолемея представил он себе местность, которая спускалась к Дунаю с далеких гор, переходивших в холмы: словно вращающийся диск, с Райнхаузеном в центре, на котором с северо-востока до юго-востока проступало нечто огромное, неизвестное, неизведанное.
Начальники рабочих команд бросились по своим местам. Некоторые барачные команды уже находились на марше.
— Шапки долой!
Все лица заключенных, лишенные выражения, как высеченные из камня, повернулись к дежурному эсэсовцу. Однако гауптштурмфюрер движением руки отменил команду:
— Стой!
У ворот появилась повозка, нагруженная горой трупов. Слова и справа за борт повозки капало что-то темное. Петцольд смотрел, пока был в силах, на трупы, на головы с полуоткрытыми ртами, на раздавленные грудные клетки. Повозку тянули около дюжины одетых в серое скелетов, которых погоняли ударами плеток конвоиры. За повозкой шли, весело болтая, эсэсовцы: они провожали повозку в крематорий. Затем снова показались заключенные, одетые в серую рвань и попарно тащившие трупы на веревках. Русские брели с полузакрытыми глазами, у них был вид людей, навеки ушедших в самих себя. Их босые ноги были покрыты черными струпьями. Петцольд заметил очень высокого худого мужчину. Голова мертвеца, которого тот тащил за веревку, ударялась о камни мостовой.
Обергруппенфюрер, красавец Рислер, при виде совсем еще юного русского паренька удивленно закричал:
— Да ведь это Гриша! Что ты здесь делаешь, Гриша? Какой же ты дурак!
Эсэсовец бросился к юноше, который ничего не видел и не слышал; он шагал с тем же упрямым взглядом, устремленным внутрь. Петцольд заметил, что в правой руке, положенной на плечо русскому, Рислер держал пистолет.
