Я падаю, ударяясь плечом о перила моста. Я больше ничего не вижу, и уже не чувствую боли. Мимо идут люди, много людей.
Я слышу их дыхание. Они спешат…
Жуткий сон. Странный доктор. Зачем ему это надо? Я и так всё вспомню. Уже вспомнил. Да, я Хосе Хуарес. Но если хочешь выслать меня в Аргентину, то лучше сначала убей меня. Я живу здесь легально, и никому не мешаю. Я напишу тебе всё, что ты хочешь, всё, что было со мной здесь, в Мексике, в Германии, но только не в Аргентине.
Это тебя не касается. Это никого не касается. Ты видел шрам у меня на груди?.. Я отвлёкся, потому что вдруг заметил, что в дверях стоит женщина и смотрит на меня. Она была очень печальна, и я пригласил её войти.
Она сказала, что её зовут Дейзи…
Однажды три философа забрались на вершину горы, и один сказал:
— Самая совершенная фигура — шар. Так как положенный на ровную плоскость, его можно катать в любую сторону.
— Ты не прав, — возразил ему другой философ. — Самая совершенная фигура есть куб. Ибо в отличие от шара он не укатится, а будет пребывать в неподвижности, куда его ни положь!
— Вы оба заблуждаетесь, — сказал тогда третий философ. — Совершенны не шар и не куб, но шар со штырьками, приклеенный к кривому кубу.
Поскольку фигура сия и не покатится, как шар, и не станет покоиться подобно кубу, а будет вечно лишь болтаться, дёргаясь туда-сюда под порывами горного ветра.
Уже стемнело, когда Борис Петрович подъехал к постоялому двору.
На пороге встретила его хозяйка, полная женщина лет пятидесяти.
Она усадила его за столик в углу и спросила, чего подать.
— Селёдка есть? — спросил Борис Петрович.
— А как же, есть, Борис Петрович, — ответила хозяйка.
— Откуда вы знаете, как меня зовут? — удивился Борис Петрович и внимательнее посмотрел на хозяйку. — Ой, господи!.. Нет, не может быть!.. Неужели…Дарья Васильевна?!..
— Ну вот, узнали наконец. А я-то вас сразу узнала, Борис Петрович.
— Это же сколько лет прошло?!..
— Тридцать пять лет, Борис Петрович. Тридцать пять лет, восемь месяцев и ещё неделя.
— Боже мой, боже мой!..
— Да, Борис Петрович… Ну и как вы живёте, голубчик?
— Ох, и не спрашивайте, Дарья Васильевна! Хреново живу. Никакой радости. А вы?
— Да я не жалуюсь. Ничего живу. Трёх сыновей вырастила…
— Неужели мои?
— А то чьи же, Борис Петрович?
— Боже мой, боже мой! Вся жизнь прошла…
— А помните, мы гуляли с вами, а вы ещё напевали: «Светлые полянки, светлые полянки…»?
— Нет, Дарья Васильевна, не помню, что-то вы наверно путаете.
— Ну как же: «Светлые полянки,
Светлые полянки…»
— Да нет, Дарья Васильевна, я и песни-то такой не знаю: «Светлые полянки…». Может, вам кто другой напевал?
— Вы, вы, Борис Петрович. Экая память у вас!
— Память у меня хорошая, а песни я такой не знаю, и не знал никогда:
«Светлые полянки…», тоже мне…
— Ну и бог с вами тогда, Борис Петрович! Вот ваша селёдка. — И хозяйка пошла на кухню.
— Тоже мне, выдумала! «Светлые полянки…»! Тьфу! Ещё чего не хватало, — ворчал Борис Петрович, принимаясь за селёдку, — я и песни такой не знаю:
«Светлые полянки…»!
Ступени лестницы спускались прямо в канал. Это было странно и немного жутко, особенно ночью. Ночь была безлунная, и только по слабому плеску можно было угадать где-то внизу границу воды. Я сидел на ступенях и курил, наслаждаясь грустью и одиночеством.
Вдруг я увидел девушку. В белом платье, чрезвычайно бледная, она будто бы светилась изнутри. Девушка медленно шла вниз по лестнице.
Я окликнул её, и она обернулась. В глазах её был ужас.
— Куда вы идёте? — спросил я.
Она показала вниз.
— Мне страшно.
Я подошёл и взял её за руку. Её рука была холодной, как лёд.
— Ну вот, — сказал я, — всё хорошо, всё прошло, вам не надо никуда идти.
— Я должна, — сказала девушка.
— Почему?
— Двести лет назад, в отчаянии, я впервые спустилась по этой лестнице, и с тех пор мне суждено навечно, раз в семнадцать лет, повторять этот путь. Мне страшно…
Мне тоже вдруг сделалось страшно, и я попытался освободить руку, но она сжала её так сильно, что я с трудом удержался, чтобы не застонать.
— Пойдём со мной, — прошептала она. — Мы пойдем вместе, и нам не будет так страшно. Пойдем! Ты будешь моим женихом… — И она потянула меня вниз.
