Избранное - страница 14

— Отец… — робко вставил Али.

— Что?

— Говорят, американцы платят турецкими деньгами. Их и обменивать не придется.

— Откуда ты знаешь?

Али смешался, будто отец уличил его в чем-то дурном.

— Валлахи[24], — промямлил он, — сам-то я, понятное дело, не видел, но тут из Кашлы приходили несколько парней, они работают у американцев. Я слышал, как они говорили меж собой, по дороге в Кырыклы.

И он сглотнул неразжеванный кусок хлеба.

Но отца не так-то просто переубедить.

— Американцы — вот это люди! Других таких нет на свете. Хоть я и голосовал на выборах за Рабочую партию, но вся моя надежда на американцев. Не держись, говорят, за дерево — высохнет, не держись за забор — обвалится. А вот Америка — это гора. Ничего с ней не сделается, выстоит. На нее и надо опираться.

До вечера мы успели обернуться шесть раз, удобрили наше поле возле Еникесика. И до самого вечера отец все говорил и говорил об американцах, как хорошо работать на них.

Но дед ошибся-американцы в тот день не приехали. Я заметил, что у отца дрожит голос, так сильно он расстроился. Но только он и виду не подавал, что расстроен, — будто даже и обрадовался.

Вот так дед с отцом и воюют между собой. Не хватало еще, чтоб и мы с братом начали цапаться.

Оба они уехали на арбе, я остался один. И пошел домой по узкой тропке через тугаи. В небесах парили коршуны. По мелководью бродили множество журавлей, они клювами выдергивали из воды рыбу. В прошлом году на другом берегу тосйалынцы посеяли рис, и сейчас стебли его сделались желто-зеленые. На отмелях стояли красноклювые аисты. Из деревни Хаджилар ехал трактор. За рулем сидел сын Пашаджика — Джемаль, а сам Пашаджик пристроился рядом с ним на сиденье. Они давно уже осушают одно из здешних болот. И здесь тоже сеяли рис тосйалынцы. Вот уж неугомонные! Приезжают из-за семи гор, арендуют землю. Роют каналы, проводят воду. Им говорят: «Вспашите эту землю». Вспахивают. Говорят: «Размежуйте». Межуют. «Оросите». Орошают. «Взбороните». Боронят. «Внесите навоз. Впрягите быков в борону, снимите чарыки[25] и чулки, идите на рисовые поля». Повинуются. И жены и дочери вместе с ними. Я наблюдал, как они засевали поля близ Кашлы. Будь здоров вкалывали! Вода выше чем по колено, а они запрягли быков. «Н-но!» — кричат, прямо в мутную воду семена бросают и тут же бороной проходятся. Потом ждут, пока семена прорастут, ростки появятся. Мошкары тут разводится — тучи целые. Стоит подуть ветру, как они уже в нашей деревне. Урожай тосйалынцы делят пополам с хозяевами. Верно говорит мой дед: «Крестьянское дело немалой смекалки требует». Я тоже так считаю.

Рассказывает Яшар.

Красивы наши места — равнина, поля, тугаи. Глаз не отведешь.

Кроты перекопали все лужайки среди тугаев, усеяли их земляными горками. Почва стала вроде как прыщеватая. Прошлый год мы сажали картошку в Еникесике. Так она пришлась по вкусу кротам-рытикам — чуть не всю пожрали. Дедушка говорил моему отцу: «Придумай что-нибудь, не то вовсе без картошки останемся». Но отец сидит себе, в ус не дует. Совсем потерял интерес к земле. Об одном только и помышляет — как бы в город податься, пристроиться на службу к американцам. Он был бы рад даже в ихней школе одаджи[26] или привратником заделаться. Я бы, к примеру, ни в жисть не пошел в одаджи. По мне, такая работа унижает человека. Но отец по-другому думает. В общем, ничего он не захотел делать, чтоб от рытиков избавиться. Тогда дед сказал:

— Мы с тобой, Яшар, и без него управимся. Пошли.

Взял дед два деревянных колышка, тесак, пять или шесть головок лука, и пошли мы с ним в поле. Пришли — я аж ахнул: все поле обсыпано свежими земляными кучками, картошки почти не осталось.

Дед сел на корточки перед одной из кучек, посидел, подумал, потом отгреб ладонью землю, так что стал виден вход в кротовью нору. Один из кольев он обтесал и заострил. Воткнул его в землю примерно в двух пядях от выхода из норы, а на самую дырку положил размятую луковицу.