Судья Кицбюхлер удалил хохочущую, аплодирующую публику из зала заседания. Когда зал очистили, Гугу был оштрафован. Его приговорили к темному карцеру на сорок восемь часов. А так как время было уже позднее, Кицбюхлер объявил перерыв до следующего утра.
Утром выступил прокурор. Он ничуть не щадил Марковича, снова и снова перечисляя говорящие против него факты, но главные удары направил все-таки против Асталоша.
— Нам известно, что Кальман Асталош поставил себе целью поджог всего мира, обрекая на гибель от огня все хорошее, благородное, чистое и святое в прошлом и настоящем человечества. Мы были бы наивными дураками, если бы поверили этому профессиональному поджигателю, что именно конюшню Марковича он хотел уберечь от пожара.
После обеденного перерыва первым выступил Кёрёши, высокий, плечистый мужчина, с красным лицом и с большими, закрученными на венгерский манер усами. У него был низкий, льстивый голос.
Кёрёши рассказал биографию Марковича. Изобразил, как бедный деревенский еврейский мальчик сделался богатым, авторитетным венгерским гражданином.
— Труд, его собственный труд сделал Марковича богатым, венгерская земля, венгерское вино, венгерская песня сделали из него настоящего венгра.
Долго говорил он о занятиях Марковича.
— Марковича называют уксусным фабрикантом. И он, по своей скромности, принимает это наименование. На самом же деле профессия, призвание, жизнь Марковича — это борьба за всемирное признание венгерского вина и венгерской лошади. Маркович производит вино, венгерское вино, которое любит и которым восхищается весь мир! И Маркович торгует лошадьми, венгерскими лошадьми! Венгерская лошадь вписала золотыми буквами свое имя в мировую историю. Ведь на венгерских лошадях наши предки пришли из Азии через Верецкский проход на нашу теперешнюю прекрасную родину. На венгерских лошадях, пробудив всюду страх и вызвав восхищение, они обшарили Германию, Швейцарию, Северную Италию! На венгерских лошадях прогнали славные бойцы берегца Ракоци наймитов императора.
О самом пожаре Кёрёши почти не говорил.
— Я обидел бы присяжных, если бы хоть на минуту допустил, что они не сумеют отличить виновника от жертвы.
Публика, снова допущенная в зал суда, наградила Кёрёши громкими аплодисментами.
Адвокат Кенез был далеко не таким хорошим оратором, как защитник Марковича.
— Это не первый случай в Венгрии, — сказал он, — когда за преступление богатых к ответственности привлекают бедняков.
Этим заявлением он вызвал к себе всеобщую антипатию, дальнейшими же своими словами возбудил прямо- таки ненависть.
Гугу он назвал «трагикомической жертвой капиталистической системы».
— Господин прокурор знаком с социалистическими учениями, по-видимому, только из юмористических журналов. Так что ему можно простить, что он называет социалистов поджигателями.
За эти выражения Кицбюхлер призвал Кенеза к порядку.
— Если бы Асталош поджигал дома всех тех, кто с ним поступил подло и несправедливо, половина Берегского комитата была бы в пламени!
Публика уже не скрывала своей антипатии.
Но Кенез не считался с публикой.
— Народ Берегского комитата когда-нибудь будет гордиться Кальманом Асталошем, — сказал он повышенным голосом, — как теперь он по праву гордится великим Тамашем Эсе!
Как ни старался председатель Кицбюхлер оградить Кенеза от враждебных реплик публики, ему это не удавалось.
Маркович не использовал своего права на последнее слово.
Асталош, который был явно болен и во время процесса сильно кашлял, сказал только несколько слов:
— Я знаю берегских господ с детства. Никогда я от них ничего другого не ждал. Но рано вам радоваться, господа, рано!
Было уже темно, когда присяжные удалились в совещательную комнату.
Их совещание продолжалось полтора часа.
Незадолго до полуночи фабрикант Кохут огласил решение.
— Заявляю по чести и совести, что по уголовному делу Давида Марковича, Кальмана Асталоша и Ивана Облока, он же Гугу, берегсасские присяжные, на основе материала судебного следствия, свободно от всякого внешнего влияния и в поисках одной только правды, вынесли следующее решение:
«На вопрос о том, совершил ли Давид Маркович то преступление, в котором он обвиняется, присяжные большинством голосов ответили: «Нет».
