Я случайно поселился в том доме, в котором около 1860 года жил другой Фельдман. Шамуэль Фельдман, раввин. На стене этого старого одноэтажного дома была мраморная доска. Стертые позолоченные буквы гласили:
«В этом доме жил и умер раввин Шамуэль Фельдман, преданный солдат Лайоша Кошута в 1848–1849 годах, сидевший закованным в толстые цепи с 1849 по 1856 год в крепости Куфштейн, где он написал песню:
Уже крикнул петух,
Уже скоро рассвет…»
Жена моего товарища Фельдмана, последовавшая за мужем с берегов мощного Енисея на берег маловодной Латорцы, накормила нас сибирскими пельменями и затем оставила наедине.
Мы с Фельдманом всю ночь беседовали при закрытых дверях и окнах. Фельдман часто вставлял в венгерскую речь русские слова. Расхаживая взад и вперед по комнате, он рассказывал мне о положении Подкарпатского края, об условиях жизни в России. Во время разговора он все время теребил отпущенную в Сибири русую бороду.
Утром Фельдман повел меня в дом профессиональных союзов и познакомил со Степаном Лорко, председателем берегсасского совета профсоюзов.
Неделю спустя после моего прибытия я встретился с Миколой в лесу Панны Цинки.
В то время как все считали, что Микола находится в Москве, мой молочный брат жил один в этом лесу, мучаясь от вынужденного безделья.
Лес Панны Цинки расположен между Сойвой и Верецке, у самой железной дороги. Этот лес, длиной в тридцать — тридцать пять и шириной в пятнадцать — двадцать километров, в котором лишь изредка встречались маленькие деревни и крохотные обработанные земельные участки, народ назвал именем легендарной девушки-музыканта, потому что, согласно преданию, красавица цыганка здесь впервые встретилась с поднявшим знамя восстания Ференцем Ракоци. Одни называют именем Панны Цинки весь лес, другие — только северную его часть, там старинные дубы уже во времена Ракоци давали густую тень.
Во время религиозных войн XVI и XVII веков, а затем в период войны куруцев с лабанцами лес этот был неприступной крепостью. Укрывшиеся здесь были в безопасности как от латинской Библии священников императора, так и от топора императорских палачей.
До тридцатилетней войны лесом владела семья Батори, к которой принадлежал Иштван Батори, ставший польским королем [37]. Он-то и завладел этим лесом благодаря тому, что сжег несколько деревень, претендующих на него, и сделал несколько мелких дворян своими крепостными.
Когда был убит трансильванский князь Габор Батори, лес номинально перешел к Габсбургам. На самом же деле он стал собственностью тех скитальцев, которые прятались в его непроходимой чаще. Переходя продолжительное время из рук в руки, лес попал к Семье Ракоци. После поражения Ференца Ракоци император Липот разделил этот лес. Значительную его часть получили графы Шенборны за доблесть, проявленную в боях против венгров. Большая площадь стала королевским заповедником. Более мелкие участки в результате купли-продажи и обмена переходили из рук в руки и постепенно распались на еще более мелкие. И в то время, как королевский заповедник и шенборновские угодья преграждали путь всяким новшествам, в мелкие владения проникли с лесопильных заводов новые веяния.
Второго апреля 1919 года Микола Петрушевич назначил комиссию для раздела земли, состоявшую из рабочих и батраков. Но еще до того, как комиссия приступила к работе, Микола был уже узником генерала Пари.
В сентябре 1919 года генерал Пари продал ту часть леса, которая была заповедником, акционерному обществу, уплатившему за нее швейцарскими деньгами. Генерал предлагал иностранцам за добротную валюту и землю Шенборнов, но те, к великому удивлению и еще большему огорчению Пари, были готовы купить эту часть леса только в том случае, если акт о продаже подпишет также граф Шенборн, живущий в Вене. После вспышки гнева Пари сделал новое предложение — снизил наполовину цену леса (бывшую и до сих пор очень низкой). Но швейцарцам было нужно не снижение цены, а подпись графа Шенборна. Сообщая об этом генералу, они известили его также о том, что граф Шенборн направляется в Америку. Генералу было совершенно безразлично, где находится и что делает австрийский граф, и он решил оставить себе несколько тысяч хольдов для охоты, а остальные продавать постепенно близлежащим селам и владельцам лесопильных заводов.
