На угрозы Шомоди Верховин не ответил. Плюнул и вошел в кухню. Кухня была пуста. Верховин открыл шкаф, в котором Шейнеры хранили праздничный обед. В нос ему ударил запах фаршированной рыбы. Он полез грязной рукой в блюдо с рыбой и схватил большой кусок. Потом другой, за ним третий. Быстро, сердито ел, набивая пищей рот.
— Верховин! Вы с ума сошли?!
Когда мадам Шейнер вошла в кухню, блюдо с рыбой было уже наполовину пусто.
— Отстань, стерва! — ответил Верховин, проглотив кусок, который держал во рту.
— Сумасшедший! Сумасшедший! Караул! Караул!
В это время Шомоди был во дворе. Услышав крик мадам Шейнер, он побежал в кухню, но, пока добежал, мадам Шейнер лежала уже на полу с разбитой головой. Рядом с ней валялся топор, которым Шомоди пользовался для колки дров.
Когда Верховина арестовали, он не отрицал своего преступления.
— Да, я убил эту паршивую суку! — сказал он без всякого раскаяния.
По дороге из Пемете в Марамарош-Сигет жандармы избили его до полусмерти, как человека, явно виновного. Если бы он отрицал свою вину, его били бы для того, чтобы заставить сознаться.
— Эх, люди, опять кого-то избили до полусмерти! — спокойно, по-отечески упрекал жандармов начальник полицейского арестного дома в Марамарош-Сигете.
Если бы он мог заглянуть в будущее, он выругал бы жандармов — и не так мягко! — за то, что они только до полусмерти избили Верховина.
Верховин говорил в Марамарош-Сигете больше, чем от него требовала полиция. Он признался в том, что убил мадам Шейнер, а также и в том, что убил Ревекку Шенфельда. Это было неприятно для полиции, поскольку этим самым непричастность Григори Михалко к убийству Ревекки была окончательно установлена. Еще более неприятным было то, что Верховин наговорил многое о делах мадам Шейнер. Он не только подробно рассказал обо всех делах по продаже лесов, как оно было на самом деле, но и назвал по фамилиям всех компаньонов мадам Шейнер: Фердинанда Севелла, директора Кэбля, правительственного эмиссара Акоша Семере и Липота Вадаса, которого его величество король Венгрии только на днях назначил товарищем министра юстиции. А дело с продажей леса было еще далеко не самым страшным. Верховин рассказал о таких манипуляциях мадам Шейнер, что у допрашивавшего его начальника полиции от ужаса волосы встали дыбом.
О показаниях Верховина начальник полиции сделал подробный доклад руководителю марамарошской прокуратуры. Прокурор доложил обо всем товарищу министра юстиции Липоту Вадасу, который «для расследования дела» послал в Марамарош-Сигет одного из советников министерства юстиции.
Этот министерский советник, Габор Генеи-Пооч, сам метил на пост товарища министра, но Вадас опередил его. Генеи неистовствовал, но всецело покорился Вадасу, которому нравилось, что этот старомодный венгерский господин ходит перед ним на задних лапках. Вадас сделал его своим доверенным лицом.
Когда Генеи-Пооч познакомился с показаниями Верховина, а затем в течение полутора часов лично с ним разговаривал, он решил, что пришел случай убрать Вадаса с дороги. Он знал, что, если доложит обо всем своему министру или же премьер-министру, дело будет замято, чтобы не пришлось признаваться, что на пост товарища министра был назначен мерзавец. Поэтому Генеи-Пооч решил избрать другой путь. Он позвал к себе редакторов марамарош-сигетских газет и заявил им, что те ужасные обвинения, которые убийца Верховин выдвинул против правительственного эмиссара Акоша Семере и против его высокоблагородия господина товарища министра Вадаса, лишены всякого основания. Показания Верховина — плод фантазии сумасшедшего.
Министерский советник попросил журналистов опровергнуть самым определенным образом все выдвинутые Верховиным обвинения.
Какие это были обвинения, редакторы так и не узнали, но теперь они знали твердо, что обвинения эти ни на чем не основаны. И они начали опровергать. Правительственные органы делали это патетически, с возмущением взывая к нравственности; оппозиционные — с некоторой сдержанностью.
Опровержения марамарошских газет обратили на дело Верховина внимание будапештских газет. Оппозиционные газеты послали в Марамарош-Сигет своих корреспондентов. Сотрудник одной из оппозиционных газет даже приехал в Пемете.
