— Что нам теперь делать, куда идти? — плакала мать.
— Переедем в Будапешт, — ответил отец. — Где живут восемьсот тысяч человек, там и мы не помрем с голоду.
Отец старался казаться спокойным, но это ему никак не удавалось. В течение двух дней он не мог ни есть, ни пить, ни спать.
Теперь, наоборот, мать стала его утешать.
— Не горюй, Йошка. Как-нибудь обойдется. Всегда найдется что-либо или кто-либо…
Мать оказалась права. «Кто-то» опять помог нам. Это был тот же брат мамы, дядя Фердинанд.
Фердинанд приехал в Пемете второго мая и остановился у Шейнеров.
В первый день он даже не зашел к нам, но явился на следующий, когда отец был уже на складе. Поцеловал маму и обеих сестер. Меня как будто не заметил.
— Как вы могли допустить, Изабелла, — начал он свою речь, — как вы могли допустить, чтобы ваш сын дошел до этого? Внук сотни мудрых раввинов, мой племянник — и вдруг стал сообщником бандитов, убийц и предателей отечества. Как подумаю о том, что сын моей родной сестры кончит свою жизнь на виселице…
Я бросился на Фердинанда и, наверное, ударил бы его, если бы мать, горько зарыдав, не оказалась между нами.
— Иди, Геза, пошли отца домой!
Через четверть часа отец был уже дома.
— Ну, Йошка, этого я от тебя не ожидал! — приветствовал его Фердинанд.
— Чего ты не ожидал? — удивился отец. — Ты же знал, что я ни черта не понимаю в заведовании складом.
— К черту все склады! — кричал Фердинанд. — Кэбль только рад тому, что ты не понимаешь в этом. Твой предшественник вел книги — и украл половину склада. Речь идет вовсе не об этом. Я от тебя, шурин, не ожидал, что ты придешь на помощь этому убийце-кузнецу!
— Но если он не убийца, Фердинанд! Я ведь видел, что убил не он!
— В этом-то и беда! Зачем нужно было тебе, отпрыску хорошей семьи, бывшему владельцу виноградников, отцу большого семейства, моему шурину и хорошо оплачиваемому кладовщику, — зачем тебе нужно было видеть такие вещи? Разве тебе платят жалованье за то, чтобы ты это видел?
— Не могу же я допустить, чтобы погубили совершенно невинного человека?!
— Если ты будешь жалеть всех невинно пострадавших, с тобой не стоит разговаривать. Разве ты не знаешь, что на всем свете изо дня в день погибают тысячи невинных? Ты что, спятил? Сам себе помочь не можешь, а собираешься стать защитником невинных. Кто тебе дороже? Этот убийца-кузнец или твои собственные дети? Ведь, если вас отсюда выгонят, они наверняка пропадут. А твои дети — за исключением Гезы — безусловно невиновны. Неужели у тебя совести нет, что ты заботишься о чужих людях и не думаешь о собственных детях? Ты полагаешь, что этот кузнец позаботится, когда они будут из-за него голодать? Думаешь, у него тогда заговорит совесть? Черта с два, брат! Признайся, Йошка, признайся, что сделал большую ошибку.
Отец молчал.
— Не можешь ли ты как-нибудь помочь нам, Фердинанд? — заговорила мать.
— Не могу. И не хочу. Но мадам Шейнер, которую Кэбль очень уважает, могла бы вам помочь. Эта милая, добрая женщина готова забыть, что вы вели себя по отношению к ней неблагодарно. Она готова поговорить с директором Кэблем при одном условии — если Геза сейчас же уедет из Пемете. На вашем месте я послал бы этого пария в Америку. Там он кончит не на виселице, — в крайнем случае, на электрическом стуле. Но может даже случиться, что сделается миллионером. Если же он останется здесь, то доведет вас до нищеты, а себя… Ну, словом, ваш сын уедет из Пемете, а Йошка останется кладовщиком.
Отец не ответил.
— Что касается Гезы, — заговорила мать, — он при всех условиях уедет из Пемете. Через несколько дней он поедет в Будапешт на экзамены, а с осени будет учиться в университете.
— Тогда все в порядке, — обрадовался Фердинанд. — Ошибку, которую ты совершил, шурин, тебе, конечно, никогда не исправить. В обществе пеметинских господ тебе больше нет места. Что касается должности кладовщика, ее мадам Шейнер может еще для тебя спасти. Я тотчас же поговорю с ней. А вечером приду к вам ужинать.
Под вечер я ушел из дому и половину ночи провел, шатаясь по лесу.
К ужину Фердинанд принес пять литров вина.
Он был очень весел и пытался настроить на веселый лад отца. Но это ему не удавалось. Отец не хотел пить.
