— А что вы скажете насчет нашего письма, господин эмиссар?
— Хо-хо, дружок мой, не торопись! Неужели ты хотел бы, чтобы я составил себе мнение о столь важном деле так, здорово живешь, или чтобы я высказался прежде, чем успел составить себе это мнение, только для того, чтобы поболтать. Нет, милый мой. Как охота на медведя имеет свои законы, так и охота на ростовщиков должна проходить по определенным правилам. Ты хорошо знаешь, как убивать медведей, а я понимаю, как проследовать ростовщиков. Так же как я не сомневаюсь в том, что ты уложишь попавшегося тебе навстречу медведя, так и ты можешь быть уверен, что попадающихся мне в руки ростовщиков я кормлю не паштетом из гусиной печенки.
Эмиссар говорил громко, но без всякой злобы.
Уходя, он на прощание подал медвежатнику руку.
Эмиссар Семере провел в Пемете три дня. Оттуда он поехал на лошадях дальше, в Мезелаборц. На другой день после его отъезда жандармы арестовали одиннадцать пеметинских рабочих — девять евреев и двух русин. В числе арестованных были старик Шенфельд и Хозелиц. Через десять дней оба русина были выпущены. Спустя шесть недель вернулись обратно и семеро евреев. Но Шенфельд просидел четыре месяца, а Хозелиц почти полгода.
Семьям, оставшимся без кормильцев, дичь доставлял Михалко. Женам арестованных евреев, плакавшим без мужей, помогал добрым словом и советами Натан Шейнер.
— Сколько раз я говорил этому человеку, — повторял Шейнер каждой, — чтобы он наконец поумнел. Не дело честного еврея шататься вместе с венгерскими драчунами и с пьяными русинскими мужиками. Что это за еврейская голова, которая не понимает, что этот ужасный кузнец Михалко — сообщник проклятого пророка Дудича. Разве порядочный еврей послал бы вместе с мерзким убийцей и предателем Медьери богохульное письмо господину эмиссару против короля и отечества? Мне очень жаль вас и ваших детишек, но муж ваш… он сам искал опасности.
Вокруг Михалко и Медьери образовалась пустота. При встрече евреи обходили их стороной, а в кузницу никто, кроме Ревекки, не заходил. Но это было бы еще полбеды. Настоящая опасность была в том, что и многие венгры не слушали больше Золтана Медьери. После посещения Семере директор Кэбль повысил заработную плату пятнадцати венгерским рабочим на двенадцать крейцеров. Медьери собрал венгров и хотел уговорить их согласиться на это повышение только в том случае, если евреям и русинам, которые выполняют такую же работу, плата тоже будет повышена.
Когда Медьери увидел, что никто из получивших повышение не одобряет его предложения, он внес новое предложение: отдать эти добавочные двенадцать крейцеров на поддержку семейств арестованных. Когда он красиво говорил о солидарности, кто-то так сильно ударил его сзади дубиной по голове, что он упал. После этого он ходил три недели с завязанной головой.
А когда среди русин распространился слух, что они не получают повышения потому, что действуют заодно с евреями, Михалко и Медьери остались совсем одни.
По моему совету медвежатник написал письмо в Будапешт профессиональному союзу деревообделочников и лесных рабочих. Говоря точнее, письмо написал я, Михалко и Медьери только подписались. Спустя десять дней пришел ответ. Руководство профсоюза сообщало, что так как из Пемете до сих пор не было получено никаких членских взносов, то руководство считает пеметинскую организацию несуществующей.
Тогда я написал о «странном и печальном» положении в Пемете доктору Филиппу Севелла.
Дядя Филипп ответил мне подробным письмом:
«То, о чем ты пишешь в своем письме, сынок Геза, существует не только в Пемете; таково положение угнетенных национальностей и миллионов сельскохозяйственных и лесных рабочих по всей Венгрии».
В своем длинном письме дядя Филипп рассказывал, как реакции удалось социалистическое движение рабочих разобщить с повстанческим движением безземельных графских батраков и лесных рабочих и о том, как на этом выиграли хозяева. Когда я читал это письмо, у костра нас было только трое — Михалко, Медьери и я. Я кончил читать и умолк. Молчали и оба моих товарища.
Глубоко запавшие черные глаза Медьери горели странным огнем. Я чувствовал, что он был готов даже на убийство.
