До этого мига.
Эта единственная смерть не была на его руках, но он был повинен в том, что не помешал случившемуся.
– Почему? – спросила Зафира в наступившей тишине.
– Потому что она – твоя мать, – тихо ответил он. Если девушка и заметила сдерживаемые эмоции в его голосе, она ничего не сказала.
Зафира не винила его за тот яд, и он был бы глупцом, если бы убеждал её в обратном. Она и так знала, что он – убийца, но самое страшное – она по-прежнему предпочитала видеть в нём человека. И он не стал испытывать эти пределы. Молча он прижал кочергу к своему сердцу и выжег правду дотла. Мир дрогнул перед глазами.
Зафира сделала один осторожный вдох, потом ещё один.
– Была.
– Не всегда скорбь сердца измеряется слезами. Все мы скорбим по-разному. – Насир посмотрел на дворец и величественные огни. Неспособность плакать не делала её бессердечной. – Трудно быть безразличным к своей семье – я хорошо это понял.
Он ждал, что после этих слов его снова накроет волна отвращения к себе, но тишина странным образом успокаивала.
– Ты хочешь увидеть его? – спросила девушка.
– Да, – ответил он, прекрасно понимая, о ком она. – Пусть… пусть даже он никогда не станет тем же человеком, каким был прежде, – у Насира были свои соображения об отце, но он не озвучил ни одно. – Прежде – Альтаир.
Если бы только Альтаир знал, что Насир сделает всё, что угодно, чтобы вернуть его. Если бы только он мог сказать Зафире, что сделает всё, что угодно, только бы исправить свои преступления.
Он хотел сделать ещё больше. Теперь, когда он узнал правду, что Ночной Лев много лет постепенно погружал свои когти всё глубже в разум и душу султана Аравии, Насир испытывал жгучую, непреодолимую потребность положить этому конец.
– И волшебство, – сказала Зафира.
– И волшебство, – согласился принц, но только ради неё. Ведь теперь он знал цену магии и то, что волшебство сделало с его отцом, с матерью, и ему не было дела до волшебства, разрушившего его семью.
Но ради неё, ради исправления всех совершённых им ошибок, он доведёт дело до конца.
Свет, пробивающийся сквозь полузакрытую штору, расчерчивал столовую полосами, словно решётка тюремной камеры, и зной пустыни пробуждался ото сна. Обычно никто не избегал раннего солнца. Высший Круг сохранял скрытность без излишней паранойи.
Когда Зафира выглянула из окна своей комнаты, то увидела отблески серебра на каждой затенённой улочке, на каждой крыше. Раньше она и подумать не могла, что увидит Стражу Султана во плоти – их блестящие плащи, точно маяки, выделялись среди коричневых и золотистых оттенков пустыни. Но раньше она так же не могла представить, что станет объектом преследования Стражи. «Они бдительны, когда ищут zumra и свою добычу», – предупредила Айя.
Снаружи донёсся шум – уличный торговец торговался с женщиной за фрукты в его тележке на колёсиках. Дин обычно после всё равно подсовывал купцу пару лишних монет, заявляя: «Нужно заплатить им за хлопоты».
– Ешь, – сказала Лана, сидящая слева от Зафиры, и подтолкнула к ней тарелку с масленой харшей[20]. Еда была разложена на полотне с бахромой.
Кифа рядом кивнула. Ящик с сердцами стоял между ними.
– Силы тебе понадобятся.
Айя наблюдала за ними со своей странной, чуть мечтательной улыбкой.
– Всем нам понадобятся силы. Мы черпаем их в поддержке и единстве, ибо вместе мы сильнее. Это всегда было основой Высшего Круга – и сначала, когда Круг был советом по делам сафи во главе с Беньямином, и после, когда он стал маленьким войском под командованием Альтаира.
Она отвернулась, стиснув зубы при воспоминании.
Зафира не знала, что побудило Лану тронуть Айю за руку, но, когда сестра коснулась сафи, та повернула ладонь и переплела их пальцы. Да, одно дело – услышать об их связи от Ланы, и совсем другое – увидеть собственными глазами.
– Простите меня, мои дорогие, – проговорила Айя. Её глаза увлажнились, даже когда она нежно улыбнулась Лане. – Из всех потерь, которые мне пришлось пережить, эту… эту я пока не знаю, как преодолеть.
– Возможно, эта скорбь из тех, которые нужно принять, – тихо отозвался Насир. – Не всякую скорбь нужно побеждать.
