— Не поступай в юридический. Окончишь его, а защитником работать не сможешь. Ты слишком хорошо знаешь ТУ жизнь. Тебе не по себе будет. Правды, ведь ты знаешь — нет. А если с искренними намерениями хочешь работать — тебя не поймут.
Проводив взглядом Ефарию Васильевну, зашел в отдел и встретился с ее мужем, Павлом Арефьевичем. Пальцев пожелал ему честной жизни, и он пошел на городской базар. Хотелось поговорить с работником тира, сухощавым старичком-инвалидом. Коля часто ездил в детстве в Ялуторовск на крыше вагона в тир, и старичок всегда встречал его восторженно.
Подходя, увидел: старичок-инвалид орудует с замком единственной рукой. Поздоровался, но старичок не узнал и бросил на ходу:
— Тир сегодня не работает.
И грустно Коле стало: не смог прикоснуться к своему шальному детству.
Утром поехал в Тюмень. Хотелось посмотреть на тюрьму и увидеть знакомых надзирателей. Они — черти, увидев его на свободе — удивятся.
Он больше года просидел в тюрьме, но не знает, где она находится. Где-то в центре. А спрашивать неудобно. «А-а, спрошу вот у этого парня».
— Скажите, где тюрьма находится?
Парень пожал плечами. Спросил у мужчин постарше, но и они не знали. «Во, спрошу у мента!»
— Скажите, где здесь тюрьма?
— Тюрьма? — переспросил молодой мент, — не знаю.
— Но, скажите, ведь в Тюмени есть тюрьма?
— Тюрьму не знаю. Есть следственный изолятор.
— Ну, да это одно и тоже. Как к ней пройти?
И милиционер объяснил. Оказывается, родимая рядом.
Из-за высокого забора торчит только крыша трехэтажного корпуса. Надзирателей у вахты не видно. Он походил около ворот, — а они новые, железные, — и пошел, часто оглядываясь, и чем дальше отходил, тем виднее становился трехэтажный корпус.
«А теперь к Косте Кобзеву». По кличке Доктор. На его суде Коля был свидетелем и запомнил: Костя живет с начальником управления комиссаром Нытиковым в одном угловом доме на пересечении улиц Хохрякова и Володарского.
На подъезде табличка с фамилиями жильцов. А вот и Костина.
Шагая по ступенькам, думал: «Костя, конечно, освободился. Не будет он, имея такие знакомства, сидеть пять лет».
Дверь отворила симпатичная молодая женщина.
— Костя дома?
— На работе. Вы кто будете?
— Разрешите зайти, объясню.
Женщина распахнула дверь.
— Вы его жена?
— Да.
Она в коротком накрахмаленном платье. Подол не касается стройных ног. Так просто и так прелестно одетых в домашнюю одежду женщин Коля видел только в кинофильмах.
— Я с Костей вместе в тюрьме сидел, ну вот и зашел его попроведать.
— Он придет поздно. Что ему передать?
— Передайте ему от меня привет. А приходил, скажите, Глаз.
— А-а, — улыбнулась женщина, — он мне о вас много рассказывал. Я вас на суде видела, вы же свидетелем были, — шепотом сказала женщина.
— Я освободился раньше. Завязал. Хочу в институт поступать. А Костя как поживает? Закончил институт?
— Закончил. Сейчас врачом в поликлинике.
Из комнаты отворилась дверь, и в коридор вышла, с бантами на голове, девочка лет шести-семи.
— Дочка, — сказала женщина, — иди на кухню, я сейчас приду. Дай с дядей поговорить.
Девочка большущими светлыми глазами внимательно рассматривала Колю; ее, видно, поразили шрамы на его лице, и она спросила:
— Мама, а что это за дядя?
— Этого дядю лечит наш папа, — ласково ответила женщина, — ну, иди.
Девочка пошла на кухню, а женщина зашептала:
— Говорите тише, и не поминайте ЭТО. Дочка ничего не знает.
— Все, все, ухожу.
На улице посмотрел на номер дома.
Купив общий билет до Омска — покатил в город на Иртыше.
Поезд несся мимо Падуна, и Коля впился взглядом в родное село, в высокую трубу спиртзавода — он проезжал детство.
