Ночью она спала крепко, уйдя от реальности, но не от своих снов. Утром пробудилась медленно, страшась момента, когда придется посмотреть в лицо своему изменившемуся миру. И Нэйтену.
Он пил кофе и читал газету.
— Доброе утро, соня. Я позавтракал уже час назад. Что ты будешь есть? Я сам сделаю заказ по переговорной трубке.
Чесс стало стыдно. Когда жизнь леди разбивается вдребезги, у нее должен пропасть аппетит. А ей хотелось есть. Вчера вечером они с Рэндалом пили шампанское и ели землянику. Больше ничего.
— Я хочу омлет со сливками и сухариками… и тушеную лососину… и тосты — но скажи, чтобы на кухне их намазали маслом.
Какая удача. Оказывается, разговаривать с Нэйтеном, как будто ничего не произошло, совсем нетрудно, потому что сам он нисколько не изменился. Такой же до невероятности подтянутый и опрятный — она и забыла, какими чистыми, тщательно вымытыми выглядят всегда его кожа и волосы. И он по-прежнему полон энергии и планов.
Нет, сказал он, пойти на выставку картин он никак не может. Новые костюмы, которые он заказал, должно быть, уже готовы, так что первым делом он поедет к своему портному, а потом купит себе в лондонских магазинах остальную одежду.
— Я хочу прифрантиться и хорошенько подготовиться, чтобы в понедельник начать переговоры со здешними табачными компаниями. Завтра я весь день буду заниматься своими бумагами и расчетами. С хозяевами хлопкопрядилен у меня ничего не вышло, но нет худа без добра: встречи с ними дали мне представление о том, как англичане ведут дела. Вернее, о том, как они их не ведут. Так или иначе, теперь я знаю, чего надо остерегаться в переговорах с теми, кто для меня действительно важен — с ребятами из сигаретных компаний.
Как я уже говорил, я рад, что съездил в Манчестер, пусть даже дело у меня и не заладилось. Видела бы ты этот канал! Ты можешь себе представить: в нем восемь футов глубины, и вся эта вода течет по открытому коробу над железнодорожными путями и парой проезжих трактов. Подумать только, над ними, Чесс! Восемь футов воды. Если бы я не видел этого своими собственными глазами, ни за что бы не поверил. — Он рассмеялся. — Я знаю, о чем ты сейчас думаешь: Нэйт придумал себе очередной проект. Не беспокойся, я не собираюсь строить акведук над железной дорогой Стэндиш — Дерхэм. Но посмотреть на этот канал стоило.
А как твои дела, Чесс? Ты хорошо провела время, пока меня не было?
Чесс показалось, что у нее остановилось сердце. А потом застучало во всю мочь. Она удивилась, что чашки на блюдцах не затряслись от этого буханья; в голове у нее пульс бился с оглушающей силой.
— Все было отлично. До забастовки извозчиков мисс Фернклиф успела показать мне Вестминстерское аббатство и уйму музеев. В одном из них выставлены одни машины, возможно, тебе захочется их увидеть. Там есть ранние паровозы и первый паровой двигатель Джеймса Уатта…
Она знала, что тон у нее получился фальшивый, и чтобы остановиться, отпила кофе.
— Наверно, это интересно, — согласился Нэйтен, однако в его голосе не было убежденности. Какой прок от устаревших машин?
— Красивое платье. Мне нравится фиолетовый цвет.
Чесс улыбнулась.
— Этот цвет называется «цветом сливы». У меня новый портной, Нэйтен. Он до того странный, что примерка в его ателье напоминает цирковую репризу. Мне порекомендовал его Оскар Уайльд.
Нэйт слушал ее с вежливым вниманием.
— Сам Оскар Уайльд, Нэйтен! Он всемирно известный писатель. Мы с Рэндалом пили у него чай. Там я познакомилась с художниками и другими писателями. Мне даже дали экземпляр одной книги, которая еще не опубликована. Я смогу прочесть ее еще до того, как большинство читающей публики узнает о ней.
Теперь Нэйт заинтересовался по-настоящему. Его чтение ограничивалось сообщениями о новых изобретениях и бизнесе, но к писателям он питал глубокое уважение. Так же, как изобретатели, они были творцами, хотя от их творений было меньше пользы.
— Ты покажешь мне эту книгу? — спросил он. — А что из себя представляет тот писатель, который ее написал?
Чесс описала ему наружность и манеры Джорджа дю Морье и рассказала о затеянном против него судебном деле. Чем больше она говорила, тем большее наслаждение доставляли ей воспоминания о том фантастическом дне. Вскоре она уже хихикала, повествуя о том, как представители богемы разговаривают, одеваются и живут. Увлечение, с которым ее слушал Нэйтен, еще больше усиливало то удовольствие, которое она получала от своих рассказов.
