«Я знаю, что это неправда, но мне бы так хотелось почувствовать себя такой, даже зная, что это неправда…
Да, я хочу этого, очень хочу. В конце концов, в этом нет ничего дурного: ведь ничего не случится».
* * *
В субботу мисс Фернклиф в своем обычном энергичном темпе провела Чесс по Вестминстерскому дворцу, где размещался британский парламент, а потом, после легкого, изысканного обеда — по Вестминстерскому аббатству[41]. Под конец этой экскурсии Чесс захотелось лечь на надгробие Джеффри Чосера[42] и взмолиться о пощаде. Она совершенно выдохлась, так как ночью почти совсем не спала. Когда Чесс добралась до гостиницы, она уже еле передвигала ноги, и ее ответом на бодрое «Добро пожаловать» Нэйтена был жалобный стон. Впервые после того, как она вышла из детского возраста, Чесс легла спать днем и проспала целый час.
За ужином Нэйт рассказал ей о разговоре со своим банкиром.
— Завтра я еду в Манчестер. Все уже подготовлено: в начале следующей недели я встречаюсь с четырьмя из самых крупных хлопкопрядильных фабрикантов Англии.
Чесс уронила свой бокал. Пока три официанта проворно убирали осколки, Нэйт уверил ее, что ей совершенно не о чем беспокоиться. Ей и мисс Фернклиф осталось посетить еще множество музеев, к тому же нынче днем он заходил к ее кузену, и Стэндиш сказал, что с удовольствием присмотрит за ней.
— Так что ты по-прежнему сможешь ходить в оперу и на все пьесы, которые тебе захочется посмотреть. Ты даже не заметишь, что меня здесь нет. И потом, меня не будет в Лондоне всего несколько недель.
* * *
Когда в воскресенье они поехали на прогулку, Стэндиш сам правил экипажем. Это была небольшая коляска, выкрашенная в ярко-зеленый цвет, с красным кожаным сиденьем, на котором могли поместиться только два человека. Чесс пришлось поставить ноги на большую корзину с едой, которую он взял с собой.
— Погода солнечная, приятная, — заметил Стэндиш. — Мы устроим пикник прямо на пустоши.
Когда он открыл корзину, Чесс рассмеялась.
— Рэндал, да еды здесь хватило бы на целую армию… Но что это с вами?
— Абсолютно ничего.
Воздух был свежий, бодрящий и благоухал вереском.
— Я твердо решила наесться до отвала, — сказала Чесс. — Что вы порекомендуете мне из этого царского угощения?
Рэндал улыбнулся.
— Попробуйте все. Это наилучший подход к жизни.
Чесс последовала его совету. Большинство кушаний в корзине были ей незнакомы. Маленькие яички, которые, по словам Стэндиша, снесла птичка, называемая ржанкой. Черная икра рыбы, называемой осетром, холодный фазан, клешни омара, пироги с хрустящей корочкой и начинкой из различных сортов мяса и душистых трав.
— У вас в углу рта прилипла крошка, — прошептал Стэндиш. — Я сниму ее.
Прежде чем Чесс успела что-либо сообразить, его губы легко коснулись ее губ.
Губы у него были мягкие и теплые. И усы тоже были мягкие. Это удивило Чесс. Подстриженные волоски должны были бы быть колючими.
Все произошло так быстро, и поцелуй был так легок — а может быть, все это только плод ее воображения?
Но ее губы горели, словно их коснулся огонь. От жара их даже пощипывало. Чесс невольно дотронулась до них пальцами.
— Неужели вас никогда не целовал усатый мужчина? — спросил Стэндиш. Тон у него был поддразнивающий.
Чесс поглядела на него и почувствовала легкое головокружение. Солнечный свет, казалось, отражался от глянцевитой листвы ближайших деревьев, образуя сияющий ореол вокруг головы Стэндиша.
— Меня никогда не целовал ни один мужчина, — ответила она. — До этой минуты.
Лорд Рэндал хотел было засмеяться, но от выражения на ее лице у него вдруг сжалось горло. То, что она сказала, не могло быть правдой. Но он знал: это правда.
— Моя дорогая Чесс, — хрипло прошептал он.
Впервые в жизни он не знал, что сказать.
И тут она рассмеялась. Негромко. Весело.
— Лучше поздно, чем никогда, — сказала она. — Намного, намного лучше. Пожалуйста, поцелуйте меня еще, Рэндал. Мне это очень понравилось.
Он встал рядом с ней на колени и, нежно взяв в ладони ее лицо, наклонил голову, чтобы поцеловать ее. Осторожно, не раскрывая губ. Лорд Рэндал предполагал, что в романе с этой поразительной американкой найдет очаровательную новизну. Но то, что происходило сейчас, было не просто более или менее ново — нет, это было что-то абсолютно неизведанное. На какое-то мгновение ему даже показалось, что он испугался.
