До конца года пятнадцать тысяч фирм объявили о несостоятельности.
В больших городах газеты каждую неделю сообщали о том, что кто-то из столпов местного общества покончил с собой.
Чесс видела: Нэйтен на глазах худеет и вид у него день ото дня становится все более озабоченным. Однажды в воскресенье она отправилась в контору, засела за бухгалтерские книги и стала искать в них причину озабоченности мужа, но так и не смогла ничего найти. Бухгалтерский учет велся по методу двойной записи, разобраться в нем было трудно, а взаимосвязь между операциями различных предприятий Нэйтена была так сложна и многообразна, что скоро Чесс совершенно запуталась.
Она беспокоилась все больше и больше. Эдит Хортон сказала ей, что это глупо. У Нэйтена озабоченный вид — разве это повод для тревоги? Тревожиться надо не тогда, когда твой муж озабочен, а тогда, когда он, напротив, безмятежен и беззаботен.
— Как мой Генри, — продолжала она. — Он слишком глуп, чтобы беспокоиться, знай себе покупает лошадей. Если он купит еще хоть одного жеребчика, чтобы натренировать его для скачек, за свой счет, я его убью. Ему и в голову не приходит задаться вопросом: а остались ли у людей деньги, чтобы покупать скаковых лошадей.
Бобби Фред, чьи старые, многое повидавшие глаза были куда зорче, чем у большинства людей, тоже посоветовал Чесс не брать в голову. Лучше уж он сам станет беспокоиться за двоих, сказал он, к тому же если и есть что-то, чего она не знает, то, возможно, эти неприятности скоро кончатся, не причинив ей вреда.
* * *
— Натэниэл, кроме тебя, мне не к кому обратиться за помощью. Скажи, ты мне поможешь? Я каждую неделю пытаюсь хоть что-то отложить из тех денег, которые Гидеон дает мне на хозяйство, но у меня ничего не получается. Твой брат совершенно не понимает, каких расходов требует воспитание детей. Марта хочет брать уроки игры на фортепиано, а я не представляю, как наскрести на это денег. В пасторском доме даже нет рояля.
На следующий день Нэйт принес Лили конверт. В нем была тысяча долларов.
Когда он ушел, Лили подошла к своему изящному письменному столу и, отперев один из ящиков, положила в него конверт с деньгами. Один из прихожан уже обещал подарить дочерям пастора рояль, а учительница музыки сказала, что сочтет за честь давать им уроки бесплатно. Прелестные губки Лили злобно искривились, когда она заглянула в ящик. Чековая книжка, вы данная ей банком в Саванне, превратилась в бесполезную бумажку. Весь ее капитал — 9127 долларов 40 центов — пропал. Банк прогорел и закрылся. Столько мужчин в стольких городах столько лет делали ей тайные «подарки», и вот теперь все эти деньги потеряны.
Впрочем, это не так уж и важно. Деньги сами по себе значили в ее жизни мало. На что их было тратить? Ведь жены прихожан всегда, как коршуны, следили за ней, супругой своего проповедника. Малейший намек на расточительство, на потворство своим прихотям был бы незамедлительно замечен. Деньги были для нее всего лишь еще одним признаком ее власти над теми глупцами, которые давали их ей, свидетельством того, что они сделают все, что она попросит.
Пожалуй, Натэниэл — особый случай. У него очень много денег, намного, намного больше, чем у тех, кто был до него, и он все еще пытается упираться, не дает ей взять над собой полную власть. Какой будет триумф, когда она заставит его открыто предать и жену, и собственного брата. И как они все будут корчиться!
Лили вынула из ящика конверт. Она вернет ему эти деньги и скажет, что только что узнала о подаренном рояле и бесплатных уроках. Он не должен думать, что достаточно нескольких долларов, чтобы удовлетворить ее. Так легко он не отделается.
* * *
Чесс постаралась, чтобы ее голос звучал бодро.
— Знаешь, Нэйтен, сегодня мистер О’Брайен сказал мне потрясающую вещь. По его словам, Джордж Вандербильт собирается установить в своем доме под Эшвиллем такое оборудование, которое будет зимой обогревать его, а летом, наоборот, охлаждать. Ты, кажется, не видел этих устройств, когда ездил в Эшвилль в последний раз. Нельзя ли как-нибудь о них разузнать? Если бы мы смогли использовать их в Хэрфилдсе, он стал бы верхом совершенства.
