— Мы не разводились.
— Ну что ж, тогда ваше объяснение снимает мой вопрос, не так ли? — Беттерман удовлетворенно улыбнулся.
Однако несколько минут спустя он вновь заметил:
— Любопытно.
— Что любопытно?
— Ваша жена умерла, я так понимаю?
— Да.
— В прошлом году?
— Да, это верно.
— Я очень вам сочувствую.
— Благодарю.
— Тогда почему вы не вычли из ваших доходов расходы на похороны?
— Мне известно, что это не разрешается законом.
— Правильно, мистер Уикмен. Но многие люди пытаются таким образом снизить свои налоги. — Беттерман вновь улыбнулся снисходительной улыбкой субъекта, который хорошо разбирается в человеческой натуре. — Но, мистер Уикмен, почему вы не вычли из ваших доходов в таком случае расходы на лечение?
— Какое лечение?
— Как какое? То, которое применялось к вашей жене, когда она была смертельно больна.
— Она не болела, — ответ вырвался случайно. Джон тут же попытался исправить положение. — То есть я хочу сказать, что она умерла внезапно. Расходы на лечение были столь незначительны, что я не стал на них претендовать,
— Вы уверены? У вас есть соответствующие документы? Счет от врача, например?
— Нет. Я не сохранил подобных счетов, — ответил Джон, чувствуя себя раздраженно.
— Но, как мне показалось, вы сохраняете счета и расписки во всех случаях?
— В данном случае я пришел к выводу, что нет необходимости документировать расходы по болезни жены. К тому же я не требую их исключить из моих доходов. Вы ведь не заинтересованы в обратном?
— Мистер Уикмен. Мой долг правильно взимать налоги и не брать ни с кого ничего лишнего. Ни цента. Я пытаюсь вам помочь. Сократить, если это возможно, общую сумму ваших налогов.
— Я уже сказал, что у меня нет документов, подтверждающих расходы на лечение жены. И я уже вам заявил, что она не была больна.
— Совсем здорова?
— Я этого не говорил.
— Тогда от чего она умерла?
— Это не ваше дело! — Джон Уикмен встал со стула. На внезапно побледневшем лице проступили капли пота. Затем он снова сел и пробормотал извиняющимся тоном: — Мне трудно говорить о моей жене. Я все еще не оправился от ее внезапной кончины. Вы, надеюсь, понимаете.
Поль Уэлтон жил на окраине большого города, непосредственно вблизи от международного аэропорта. Поэтому неотъемлемой частью его домашней жизни стал рев моторов больших авиалайнеров, поднимающихся в воздух или совершающих посадку. Этот мощный шум, набегавший волнами на тонкие стены дома, заставлял их слегка подрагивать, задавая ритм жизни Поля, подобно метроному. Он ложился спать под рев моторов и просыпался под те же звуки.
Уэлтон, в отличие от соседей, не огорчался фактом своего существования поблизости от постоянного шума и опасности. Он никогда не подписывал коллективного обращения с требованиями перенести аэропорт в другое место и жалобами на рев моторов и опасность авиакатастроф при взлете и посадке. Правда состояла в том, что ему, Полю Уэлтону, нравилось жить поблизости от взлетной полосы, нравилось слышать постоянный шум двигателей мощных стальных птиц. Он купил здесь дом только отчасти из-за необычайной дешевизны. В тот день, когда Поль осматривал дом перед покупкой, он увидел, стоя во дворе, как огромный длиннокрылый лайнер медленно развернулся в начале взлетной полосы, затем, совершив легкий и стремительный разбег, взмыл в атмосферу, направляясь в другое, далекое, иностранное место назначения. И это восхитившее его впечатление полета запало в душу, заставило учащенно забиться сердце. Поль Уэлтон тут же бесповоротно решил, что купит дом.
Возможно, больше всего на его решение повлияла мысль о том, что поступая таким образом, он приближается к своей мечте — мечте, где он видел себя усаживающимся в роскошное кожаное кресло из мест первого класса, ускоряющемся и летящим вместе с современным авиалайнером к сказочно прекрасной земле с крупной суммой в кармане и удивительно красивой женщиной в соседнем кресле.
Мэри, его жена, отрицательно относилась к дому и его местонахождению. Но Мэри отрицательно относилась почти ко всему, что нравилось Полю. Поэтому он приучил себя не обращать внимания на чувства жены. И он купил дом вопреки ее возражению.