— Говорят, там пейзаж унылый, монотонный… — начал было Массимо.
— Конечно, Греция — пока совсем дикая страна. Но как раз поэтому… — Он покосился на Массимо и потушил сигарету. — Впрочем, нас никто не гонит именно в Грецию. Мы прекрасно можем остановиться и на Югославии.
— Но в Югославии мы уже были, — негромко вставил Массимо.
— Только на побережье, а не во внутренних районах. А там такие монастыри!…
Опять голые горы, стада коз да деревенские ресторанчики, с тоской подумал Массимо.
— Но раз тебя не привлекают ни Греция, ни Югославия, есть и другой вариант. — Он сделал многозначительную паузу. — Сицилия! А от Сицилии за несколько часов мы доберемся на корабле до…
До Марокко, до Турции? — домыслил Массимо, вконец расстроившись.
— Прости, я не расслышал, где мы можем высадиться, в Турции?
— В какой еще Турции — на Липарских островах! — торжествующе вскинув руку, воскликнул Лелло.
— А я как-то о них не подумал! — отозвался Массимо. Острова! Сколько их всего на Средиземном море?
Тысячи, десятки тысяч. Один красивее другого, девственно-чистые, без кинотеатров, без кока-колы, а иные даже без кемпингов.
Массимо слегка поморщился.
— Представляешь себе, будем жить в рыбацком домике, отрезанные от всего мира, без водопровода, без электричества! — не унимался Лелло. — Пароход пристает к берегу лишь раз в неделю. Утром рыбак приносит тебе вместо кофе омаров.
— Неужели там не найдется чашки кофе? Знаешь, рано утром есть омаров…
— Чудак. Это я так, для примера. Главное, ты словно сливаешься с первозданной природой. Никаких тебе гостиниц, официантов, лавочников.
Всего десять дней такой первобытной жизни, и ты станешь человеком в лучшем смысле этого слова. И на серебристых скалах, с таким видом, словно он сбрасывает с себя доспехи средневекового рыцаря, Лелло избавится от коротеньких акрилиновых штанов, как он это уже проделывал на других скалах и в чванливом Сент-Тропезе, в лагере нудистов, с тоской подумал Массимо.
— Не слишком ли примитивная жизнь? — осторожно вставил Массимо.
— И потом, почти совсем рядом Стромболи с его вулканом, — невозмутимо продолжал Лелло. — Ночью подплываешь к острову на лодке и видишь, как из кратера стекает огнедышащая лава. Помнишь тот фильм?
— Еще бы не помнить эту ерунду!
Лелло скривился, но промолчал: боялся сказать какую-нибудь банальность о киноискусстве.
— Все ясно, тебя не интересует и Стромболи, — резко бросил он.
— Отчего же, должно быть, это очень красиво! Но хотелось бы пожить в месте более спокойном и, скажем так, более домашнем…
Он задержал дыхание. Момент для объяснения самый подходящий. Сразу же твердым голосом сказать, как он сам хотел бы провести отпуск. Либо уступить Лелло, безропотно ему покориться. Но он ничего не ответил, только мрачно расхохотался.
— Что с тобой происходит? — вскинулся Лелло.
— Ничего, а что такое?
Сколько миллиардов и даже триллионов людей вот так же, небрежным тоном, отвечали: «Ничего, а что такое?» — примерно в тех же обстоятельствах и с той же отчаянной и бесполезной решимостью пехотинца, который руками закрывается от пламени огнемета.
— Прости, но тебе не угодишь! Греция не подходит, Югославия и Сицилия — тоже, Липарские острова — диковаты, Стромболи ты уже видел в кино… Тебе что, захотелось меня позлить?
— С чего ты взял, Лелло! Просто на этот раз не мешало бы внести какое-то разнообразие в летний отдых.
— Не понимаю, разнообразие в каком смысле? — (Во всех, хотелось ему ответить, только бы не чувствовать больше хруста песка меж пальцев ног, вкуса чеснока во рту, запаха жидкости от клопов в ноздрях. Имеет же человек право…) — А-а, понял! — воскликнул Лелло, выплыв в ластах из глубин сомнений, еще более уверенный в себе, полный надежд. Он крепко обнял Массимо. — О, милый, что же тебя тревожит?
В какое он снова попал дурацкое положение! Чем больше медлишь, тем труднее дается потом объяснение: попробуй ему теперь возразить, объяснить, что он заблуждается. Это как в автобусе: билет надо пробить сразу и тут же начинать пробираться к выходу. Иначе автобус уже подъезжает к твоей остановке, а ты все еще пробиваешься сквозь строй мокрых плащей.
