— Там тоже есть что посмотреть, — оживленно говорила Агнес. — Времени у нас достаточно, и мы можем делать что нашей душе угодно.
Это тоже было новое в ней. Как правило, она тщательно все рассчитывала и планировала наперед. Такая беззаботность свидетельствовала, что эти дни и ее привели в необычное состояние.
Когда мы прибыли в Авиньон, отец сказал, что, пожалуй, стоит переночевать здесь. Однако сначала мы пошли осматривать город и окрестности.
К обеду мы пришли к гостинице, которую приметили еще из машины. Но мы сделали небольшой крюк, чтобы я мог купить открытку для Аннамари в магазинчике, мимо которого мы уже проходили, гуляя по городу. Против этого магазинчика с сувенирами и открытками находилось кафе. На его террасе толпились туристы, которые несколько часов назад вылезли из автобуса, а позже я издали видел, как они, точно стадо овец, бродили за гидом по папскому дворцу.
Вдруг один из туристов вскочил со стула и бросился через дорогу к моему отцу, который следом за мной и Агнес направлялся в магазин. Это был маленький толстяк, очень смуглый и черноволосый.
— Эччеленца! Эччеленца! — вопил он.
Подбежав к отцу, он разразился целым потоком слов по-итальянски, из чего я понял, что когда-то он был в услужении у моего отца. Он возбужденно тараторил о своей радости после стольких лет вновь увидеть «эччеленца», о счастливой случайности, о своей жене, которая — вот жалость! — как раз отправилась за покупками, о своем деле, которое так хорошо идет, что они подумывают перестроить и расширить его, и о том, как они благодарны «эччеленца».
Услышав его вопли, я обернулся и остановился посмотреть забавный спектакль: маленький, толстенький человечек с истинно итальянским пылом жестикулировал, глядя на отца снизу вверх, точно мопсик, который, лая и виляя хвостом, бросается на борзую и пытается вовлечь ее в игру.
Но когда я взглянул на отца, сцена уже не показалась мне забавной.
Его лицо вдруг скрылось под маской с прорезями для глаз. И в глазах, и во всем его облике чувствовался решительный отпор, явное недовольство и даже враждебность. Плотно сжатые губы не сложились в формально любезную улыбку, ничего ему не стоящую, а ведь обычно он раздавал эти улыбки, точно мелкую монету.
В чем отец достиг подлинного совершенства, так это в умении в абсолютно корректной и любезной форме отделываться от назойливых людей. Мне часто приходилось это наблюдать, и я всегда восхищался его искусством. Даже речи не могло быть о хоть малейшей невежливости, не говоря уже о явной неприязни. Мило и дружелюбно улыбаясь, он ставил их на место или вовсе выпроваживал. Поэтому я был изумлен, видя, что отец ведет себя явно недостойно, да еще по отношению к человеку, который когда-то у него служил. С подобными людьми он всегда был особенно дружелюбен и благожелателен. А тут поставил беднягу в такое жалкое положение.
Но, может быть, этот человек был им в свое время уволен при неблаговидных обстоятельствах, за воровство например. Нет, вряд ли. Зачем бы он после этого так радостно бросился к отцу.
Вся сцена продолжалась не больше минуты. Потом взгляд толстяка упал на меня. Он, видно, хотел что-то спросить у отца, но отец вдруг схватил его под руку и повлек за собой. Теперь заговорил он, и я видел, что он улыбается. Его поведение изменилось так разительно и так мгновенно, что я засомневался: может, я вообразил себе невесть что и принял за враждебность естественное недоумение.
Человечек, впрочем, ничего не заметил. Он все так же снизу вверх смотрел на отца, и лицо его лучилось восторгом.
Может, я и не придал бы значения этому эпизоду, но тут Агнес просунула руку мне под локоть и потащила меня в магазин, нетерпеливо приговаривая:
— Ну что ты уставился? Тебе же надо еще купить открытку.
Я посмотрел на нее, удивленный ее тоном, и заметил, что она очень взволнованна. В чем дело? Мне даже показалось, что в ее глазах мелькнул испуг. Но это было и вовсе невероятно. Не могла же она испугаться маленького, добродушного человечка.
Через витрину я видел, как он, энергично жестикулируя, разговаривает с отцом. Чуть погодя отец с приветливой улыбкой пожал ему руку. Неужели я все придумал? Я украдкой взглянул на Агнес, но по ее лицу не сумел ничего прочесть.
