Сантамария слегка кашлянул.
— Но эти известные вам факты… — сказал он с натянутой улыбкой. — Не могли бы мы немного…
Анна Карла посмотрела на него и залилась краской стыда.
Трапеза окончилась, тарелки опустели, и Сантамария приступил к своей работе. Он пришел сюда не для того, чтобы до скончания века слушать их перепалку.
— В самом деле, хватит пустой болтовни, не так ли, комиссар? Сейчас мы постараемся как можно более точно рассказать вам все, что мы знаем об архитекторе Гарроне.
Массимо засмеялся.
— Ты ничего не поняла, Анна Карла. Комиссару не нужна наша точность. Его как раз интересует наша глупая болтовня.
— Вот и прекрасно, — в сердцах сказала Анна Карла. — Тогда пусть комиссар сам решит, можно ли на основании известных нам фактов утверждать, что Гарроне говорил «Баастн» и был знатоком сыров.
6
— Кали орекси[4], — дружно воскликнули супруги Ботта, подойдя сзади к Лелло и синьорине Фольято, которые уписывали за обе щеки: он — свежую мушмулу, а она — домашний пирог.
— Эвкаристо[5], — тут же отозвалась Фольято, которая два года назад была в Греции.
Лелло грустно улыбнулся и промолчал.
— Чем обязаны счастью видеть вас здесь? — поинтересовалась синьорина Фольято, обнажив в улыбке золотой зуб.
Обычно в обеденный перерыв Ботта уходили домой, где старуха теша потчевала их деревенскими яствами.
— Дела, — ответил Ботта, пытаясь перехватить взгляд официанта Данте, который стоял на противоположной стороне зала. — Дел невпроворот. Сегодня должны быть в бюро ровно в два, ну а вечером, если хватит сил…
Он снял пиджак, повесил его на спинку стула и тяжело уселся на свое место. Его жена села рядом с ним.
— А у вас как дела? — спросила она.
— Спасибо, плохо, — невесело улыбнулась Фольято. — Небезызвестный вам Ринальди раньше времени взял отпуск, Колантуони и Кьоди перешли на содержание к страховой кассе, ну а Мараццини назло всем решила…
— Ради бога, нельзя ли поговорить о чем-нибудь другом, хотя бы за обедом? — прервал ее Ботта. — Упоминание о коллегах отбивает у меня аппетит. Разумеется, к присутствующим это не относится.
Его жена засмеялась.
— Собственно, мы говорили о блондинке, — сказала Фольято. — Ривьера выдвинул свою гипотезу и…
— Блондинка? Какая блондинка? — крикнул Ботта, вынув изо рта соломинку и тыча ею в синьорину Фольято. — Немедленно дайте ее адрес!
Синьора Ботта снова засмеялась.
— Напрасно ты так загорелся. Это блондинка, которую якобы видели на виа Мадзини, — сказала Фольято. — Ривьера утверждает, что она не только не связана с преступлением, но и вообще никогда не существовала.
— О, но это старая история! Надо быть в курсе последних событий, дорогие мои, самых последних.
— При чем тут последние события?! — воскликнул Лелло. — Ведь преступника так и не нашли.
— И не найдут. А потому поставим на этом деле крест.
— Да, но если побудительной причиной была не…
— Нет, я тоже слежу за уголовной хроникой, ибо преступность — знамение нашего времени. Но тех, кто читает уголовную хронику и получает при этом удовольствие, я осуждаю, уж простите.
Ботта снова сунул в рот соломинку и стал торопливо ее жевать.
Фольято взглянула на Лелло и решила, что его защищать невыгодно, лучше поддержать Ботту.
— Меня все эти преступления не слишком интересуют, — сказала она. — Но поскольку Ривьера…
— Прости, — прервал ее Лелло. — Если не ошибаюсь, ты, Ботта, первый заговорил о Гарроне. Головы нам заморочил своими «подумать только, представляете, какое совпадение, ведь я его знал, играл с ним в детстве в прятки!».
— Позволь, Ривьера, уточнить, — холодно сказал Ботта, — я никогда не отказывался от ответственности, какой бы тяжкой она ни была. А посему вношу следующую поправку: вышеназванный Ботта открыл вчера утром газету и увидел на фотографии знакомое лицо…
— И чье же?
— Гарроне! Мне его однажды представил Триберти, я тебе уже говорил.
— Вот именно! Вот именно!
— Я не понимать. Я быть глупый бедный негр, — сказал Ботта.
Его жена опять засмеялась.
— Просто, по мнению Ривьеры, — осторожно пояснила Фольято, — Гарроне занимался…
— Меня интересует одно: когда и как Триберти познакомился с архитектором Гарроне? — сказал Лелло.
