Музыка умолкла, словно ее обрезали бритвой, и, спеша к черному ходу, Опалин подумал, что она заглушила предсмертный вскрик Берзина – если, конечно, он вообще успел перед смертью крикнуть или застонать. «Несколько минут… а, черт! Может, он и не успел далеко уйти…» Он выскочил из дома, окинул взглядом сад – никого; стал искать на земле следы – кажется, трава кое-где примята, словно совсем недавно по ней кто-то шел или бежал. «Эх, на земле бы найти хороший отпечаток…» В нем боролись два взаимоисключающих желания – чтобы тщательно осмотреть все вокруг, требовалось время, а он не имел права задерживаться, если и впрямь хотел нагнать убийцу. И он побежал.
«Тот, кто его убил, должен был прийти из деревни… Если, конечно, это не был Верстовский. Надо будет обязательно его найти и проверить али…»
Он не успел додумать слово «алиби», потому что внезапно потерял равновесие, взмахнул руками и самым нелепым образом рухнул на землю. Грядки огорода отчасти смягчили падение. Опалин попытался встать – и обнаружил, что провалился правой ногой в какую-то дыру.
«А, чтоб тебя… Это же кротовья нора!»
Он рвался бежать дальше – но правый голеностоп ожгло сильной болью, и Иван с ужасом понял, что теперь не может даже толком ступить на ногу. От дома к нему бежали двое; он через силу сделал несколько ковыляющих шагов и остановился. Подбежавшим к нему учителю и шоферу он объяснил, что с ним произошло, не скупясь на ругательства.
– Так, – сказал Платон Аркадьевич, – обопрись на меня, я отведу тебя обратно, и пошлем за фельдшером. Ян! Может, тебе для погони лучше машину взять?
– Он не проедет тут на машине, – сказал Опалин. – Слушай, брось меня, помоги ему. Тот, кто убил Берзина, вряд ли успел далеко уйти…
Однако Киселев не стал его слушать, а помог добраться до дома, после чего послал Кирюху за Горбатовым.
– Признайся, ты просто не хочешь, чтобы его поймали, – сказал Опалин. Он лежал без сапог на кровати, кусая губы. Правая нога его в суставе распухла, и кожа краснела на глазах.
Киселев загадочно посмотрел на лежащего, усмехнулся и подошел к натюрморту.
– А все-таки у нее был некоторый талант, – сказал он, разумея, очевидно, служащую теперь в Париже консьержкой Зинаиду Станиславовну. – Нет, Ваня, я ничего уже не хочу. Морду Берзину хотел набить, это да, но теперь это уже не имеет значения. А что касается того, кто его убил, – он передернул плечами, – мне все равно, поймают его или нет.
Через час Кирюха привез фельдшера, и Горбатов, осмотрев ногу Ивана, объявил, что тот, очевидно, повредил связки. Лекарств никаких у фельдшера не было, и он лишь посоветовал почаще прикладывать лед и поменьше двигаться как минимум ближайшие несколько дней. Льда не нашлось, и Опалин просто лежал, перекатывая в голове мучительные мысли.
Вскоре вернулся Ян, волоча за собой Верстовского, под глазом у которого красовался фингал. Архитектор протестовал и кричал, что он ничего не знает об убийстве, и вообще с позволения товарища Берзина он после завтрака отправился осматривать местную церковь.
– И ты не возвращался сюда? – заорал шофер, нервы у которого, видно, были на пределе. – И не проткнул его… – Он от волнения забыл нужное слово и сделал такой выразительный жест, что архитектор в испуге отшатнулся.
– Я его не трогал! Клянусь вам! Я был в деревне, меня там видели…
Тут вмешался Киселев и сказал, что надо послать за товарищами из ГПУ, которые будут вести следствие, а он пока проследит, чтобы Верстовский никуда не сбежал. Признав справедливость его доводов, Ян оставил архитектора в доме, сел в машину и уехал. В его отсутствие в усадьбу наведался крайне встревоженный Зайцев, следом за которым явилась изнывающая от любопытства матушка Анастасия. Убитого уже отнесли в его комнату, которая по случайному совпадению оказалась бывшей спальней Киселева (по современным правилам криминалистики тело не передвигали бы до того, как фотограф и эксперты закончат свою работу, но тогда в работе позволяли множество недопустимых с нынешней точки зрения вольностей). Кто-то (кто именно, Опалин так никогда и не узнал) закрыл Берзину глаза, и на лицо мертвого то и дело садилась муха. Попадья поглядела на нее и вздохнула.
