— Слава тебе! — гаркнули они.
Многих недосчиталась казацкая вольница. Сначала шёпотом, потом всё громче и громче стало раздаваться:
— Атамана — под суд!
А обвинение казаки ему предъявили такое: ты отпустил с миром татарского царевича, а он в отместку послал войско. И сколько из-за этого погибло доброго казачества. На удивление, эта мовь приобрела силу. Кто-то же её подбросил и продолжал раздувать, как затухающий костёр. В один из дней в курень атамана ввалилось несколько казаков, многие остались на улице. Старшим выступил Хист, сказав:
— Атаман, меня казачество выбрало, чтобы сказать тебе: ты обвиняешься в том, что погубил много доблестных казаков, отпустив с миром татарского царевича. Это он послал в отместку воинов. Возьмите, казаки, его и проводите в яму. Скоро будет честной суд!
С Хистом был и отец Митяя, который всё рассказал сыну. А тот — Андрею.
— Пойдём, — махнул ему рукой Андрей и решительно направился к двери.
Он с трудом разыскал Курбата, который был в гостях у Зосима. Услышав от Андрея о случившемся, старые казаки задумались. Обвинение было весьма серьёзным. Реальная угроза нависла над атаманом. Андрею жалко было атамана. Вроде был он неплохим человеком. И вот тебе раз... И он корил себя, что притащил сюда этого царевича.
А майдан уже гудел:
— Суд! Суд!
Как подчас судьба играет человеком! Только что был атаманом, а сейчас может и головы лишиться. Андрею очень хотелось ему помочь, но он не знал, как это сделать. Он уж думал выкрасть его, как тогда ту женщину. Но яму охраняло несколько казаков. А на майдане, куда его поведут это не получится. От беспомощности он кусал губы. И вот настал день суда. Майдан загудел:
— Ведут ведут!
Да, вели атамана. Руки сзади связаны, четыре казака с саблями охраняют его. Робко тащатся сзади есаулы, не зная, что делать. По их виду можно понять, что примут любое решение. Внезапно толпа пришла в движение. Это появился Хист в окружении казаков. Хист среди них выглядел этаким самоуверенным молодцом. Бодрый, энергичный. Он коротко объяснил суть дела. Казаки загудели. Из этого гула можно было понять одно: жизнь атамана на волоске.
— Тише! — воскликнул Хист, подняв руки. — Кто желает говорить?
— А что говорить! Смерть ему! — орут казаки.
Андрей прислушался: может, кто-то скажет в защиту атамана. Тут же много старых казаков. А где Курбат? Зосим? Не хотят руки марать. Вот те на!
— Голосуем? — Хист огляделся вокруг.
— Голосуем! Смерть!
— Подождите, — раздалось над майданом.
На круг вышел Андрей, их спаситель. Казаки приумолкли.
— Друзеки! — начал он.
От волнения дрожит голос, потому что ещё никогда не говорил перед таким количеством народа.
— Тут виновен не один атаман. В первую очередь виновен я! — он ударил себя в грудь. — Это я притащил царевича сюда. Вы и меня судите!
И он встал рядом с атаманом. Майдан опешил. Что же делать? Он же их спаситель! Хист, чувствуя, что обстановка уходит из-под его контроля, проговорил:
— Оставим этого абрека обдумать свои слова, а вернёмся к тому, кто погубил столько казацких душ!
И опять пошёл гул. Хист уловил, что его поддерживают Надо закрепить это дело!
— Друзеки мои! Ваше главное слово!
— Подождите! — опять пронеслось над майданом.
На середину майдана вышли Курбат, Зосим и с ними какой-то татарин.
— Казаки! — изо всех сил прокричал Курбат, — вот вы обвиняете атамана, что он отпустил царевича, и тот, мол, отомстил, послав воинов.
— Да! — понеслось над майданом.
— Из какой Орды был Чанибек?
— Из Золотой, — почти хором ответило казачество.
— Вот перед вами, — Курбат ткнул в татарина пальцем, — тысяцкий татарского войска. Огонь загнал его к нам.
Раздались смешки. Курбат продолжал:
— Спросите его, кто напал.
— Ерёма! Ерёма! Спроси! — понеслось по рядам.
Тот вышел, поклонился народу, вразвалку подошёл к татарину и задал ему этот вопрос. Тот что-то ответил. То ли Еремей не понял, то ли сделал это нарочно, но он заставил пленника ещё раз повторить. И все поняли: на них напал ногайский хан. Казаки неплохо знали внутреннюю жизнь этих ханств. Те ненавидели друг друга, и каждый хан делал всё, чтобы навредить другому. Казаки словно выбросили из себя невесть откуда взявшуюся жажду незаслуженной мести безвинному человеку. Вздох облегчения прокатился по их рядам. Кто-то крикнул:
